Смерть Альбуса Дамблдора

Канон: "Гарри Поттер"
Название: Смерть Альбуса Дамблдора
Персонажи: Альбус Дамблдор, Геллерт Гриндевальд
Рейтинг: G
Направление: джен
Жанр: юмор, приключения, дружба, love/hate
Размер: миди
Статус: закончен
Описание:
"– Ты даже не представляешь, что я нашёл! – Дамблдор на ходу пытался одновременно высвободиться из плаща и заварить себе чай.
– Свою совесть?
– Нет, – лицо Дамблдора светилось. – Кольцо Мраксов! И знаешь, что в нём было?
– Сгораю от любопытства."
Примечание: Ни о какой серьёзности не может быть и речи. Отключите критическое мышление, расслабьтесь и получайте удовольствие.

Для высокоорганизованного разума смерть — лишь очередное приключение...
(Альбус Дамблдор "Гарри Поттер и Философский камень")

Если бы в тот вечер кому-то пришло в голову заглянуть в кабинет директора Хогвартса, он бы не увидел там совершенно ничего необычного. Необычного, по меркам волшебника, разумеется. В просторной круглой комнате привычно пыхтели многочисленные колбы, неслышно переговаривались портреты, Распределяющая Шляпа с молчаливым достоинством занимала своё место на полке, Фоукс дремал на деревянном насесте, а за широким когтистым столом восседал и сам хозяин кабинета — директор Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор.

В морщинистых руках покоился старый фолиант. Названия не было, но его мрачный, словно истёкший когда-то кровью переплёт невольно наводил на мысли о Тёмных Искусствах.

Вечернюю идиллию прервал оглушительный хлопок — в центре комнаты возникла фигура в сером дорожном плаще с мокрым отброшенным назад капюшоном. И это был… Альбус Дамблдор.

Тот Альбус Дамблдор, что сидел в кресле нимало не удивился визиту своей точной копии. Лишь опустил книгу пониже и бросил укоризненный взгляд поверх очков-половинок.

— Наконец-то. Где ты ходишь три дня? Я себе несварение заработал от оборотного зелья.

— Потерпи, — безмятежно улыбнулся второй Дамблдор, одним движением палочки высушив и одежду, и образовавшиеся мокрые разводы на полу. — Я больше никуда не собираюсь, так что при желании можешь вернуться и заняться своими делами. Если, конечно, бессмысленное прозябание остатков твоих дней можно назвать делом.

— Нет предела моей благодарности, Альбус, за то, что ты сменил одно моё бессмысленное времяпрепровождение на другое, — елейно отозвался первый Дамблдор. — Мерлин, как я в это ввязался?

— А ты разве не помнишь?

/за пятьдесят два года до настоящих событий/

— Ты можешь меня вытащить отсюда?

Этот вопрос прозвучал от Геллерта Гриндевальда посреди первого и, вероятно, единственного визита Дамблдора в Нурменгард. Он случился во второй день его переезда в просторную тщательно охраняемую камеру. Альбус зашёл только за тем, чтобы обсудить то, что не получилось во время дуэли, и уже, конечно, попрощаться навсегда. Вопрос не предполагал ответа, однако у Дамблдора был пожизненный талант удивлять.

— М-м, в принципе могу, — и, прежде чем Гриндевальд успел отойти от изумления, добавил, — если ты извинишься и сможешь убедить меня в том, что во всём раскаиваешься.

— Раскаиваюсь? Я? Ха-ха. Да провались ты!

Дамблдор пожал плечами и исчез из его жизни на тридцать лет.

/за двадцать два года до настоящих событий/

— Доброе утро!

Гриндевальд с трудом разомкнул глаза и увидел какого-то старика в фиолетовой мантии с полумесяцами.

— Кто ты?

— Так у тебя всё-таки помутился рассудок, — сочувственно протянул старик. — Жаль-жаль. Ладно, не буду мешать.

— Стой! Альбус?.. — Гриндевальд перетёк в сидячее положение. — Я должен был догадаться. Кому ещё придёт в голову так вырядиться.

— Так ты всё-таки в добром здравии? — Дамблдор просиял. — Чудненько.

— Конечно. Я не узнал тебя в этом старике, выглядишь кошмарно.

— Я по крайней мере сохранил волосы, — Дамблдор бросил значительный взгляд на прорезавшуюся лысину Гриндевальда. — Так что?

— О чём ты?

— Ты готов покаяться?

Гриндевальд моргнул, открыл рот и зашёлся грудным кашлем.

— Ты… ты вернулся спустя тридцать лет, чтобы задать тот же вопрос?

— О, прости. Я подумывал навестить тебя через год, но немного подзатянул. Итак, твой ответ? — в старческих голубых глазах плясали смешинки.

Собирался навестить, как же. Было более чем очевидно, что Дамблдор что-то задумал. Гриндевальду не нравилась идея идти за кем-то вслепую, но ещё меньше ему нравилась мысль остаться в Нурменгарде ещё лет на тридцать, а то и больше. А потому Гриндевальд торжественно произнёс всё необходимое, нравилось это его гордости или нет.

Выслушав, Альбус довольно хлопнул в ладоши и сообщил:

— Просто замечательно! Мне как раз очень бы пригодилась помощь с новым Тёмным Лордом. Буду крайне признателен тебе, Геллерт.

— Скажи, ты хоть что-то делаешь без задней мысли?

— Какой ещё «задней мысли»? По-моему, я говорю абсолютно прямо.

— Значит, ты освободишь меня в обмен на помощь с Тёмным Лордом. Это всё? Больше никаких подвохов? Ты расскажешь мне абсолютно всё?

Альбус в праведном негодовании приложил руку к груди. Гриндевальд почему-то ему не поверил.

/за двадцать лет до настоящих событий/

— Геллерт, поговори за меня с министром и скажи, что я не собираюсь присоединяться к команде мракоборцев. Я уже устал объяснять, что я директор школы, а не работник министерства. У тебя это получится лучше.

— … Хорошо.

/за семнадцать лет до настоящих событий/

— Геллерт, я всё забываю занести Поттерам мантию-невидимку. Сходи за меня, тебе всё равно нечем заняться.

— Ты совсем обленился?

/за шестнадцать лет до настоящих событий/

— Геллерт, отнеси Гарри к его новой семье. У меня много бумажной работы.

— Я теперь твой личный посыльный?

...

— Как всё прошло?

— Лучше не бывает.

— Сегодня Минерва упрекнула меня в том, что я оставил ребёнка на морозе.

— Пеняй на себя. Ты не упоминал, как далеко я должен его нести.

/за четыре года до настоящих событий/

— Альбус! Что. Это. Было?

— Не понимаю, о чём ты.

— Я про дементоров, разгуливающих по твоей школе.

— Оу. Точно. Забыл тебя предупредить.

/за три года до настоящих событий/

— Собирайся. Мы едем искать крестражи.

— Искать что?

— Крестражи Тома Реддла.

— Ты сейчас ничего не прояснил.

— Я тебе не рассказывал? Не может быть.

— Действительно, как подобное могло случиться…


Ах да, вот как это произошло.

— Ты даже не представляешь, что я нашёл! — Дамблдор на ходу пытался одновременно высвободиться из плаща и заварить себе чай.

— Свою совесть?

— Нет, — лицо Дамблдора светилось. — Кольцо Мраксов! И знаешь, что в нём было?

— Сгораю от любопытства.

— Воскрешающий камень!

Гриндевальд медленно и недоверчиво поднял взгляд.

— Ты уверен?

— Мерлин, да! И знаешь, что самое забавное? Мраксы хранили его годами и ни разу не пустили в ход. Судя по всему, последние потомки даже не знали, что лежало у них прямо под носом!

— Альбус, что, во имя нарлов, у тебя с рукой?

Дамблдор наконец сбросил плащ и взбудораженно опёрся о стол. Его правая рука была чёрной, как уголь.

— Подожди, мы до этого ещё дойдём, — Альбус нетерпеливо отмахнулся здоровой рукой. — Я бы никогда не нашёл Камень, если бы не поиски крестражей. Памятуя о сентиментальности Реддла, я предположил, что он просто не мог обойти вниманием семью своего отца. И — бинго! Я оказался прав, он поместил крестраж в перстень Марволо. И я… в общем, я не удержался и надел его.

Дамблдор лучился энтузиазмом, словно ребёнок, получивший новенький игрушечный паровоз на Рождество. Гриндевальд в холодном замешательстве всё ещё не сводил глаз с почерневшей руки.

— Ещё раз, что ты сделал?

— Третий Дар Смерти, Геллерт. Я не мог упустить такой шанс.

— Это я понимаю. Я не понимаю только, кто из вас более бестолковый: Реддл, который умудрился не заметить артефакт колоссальной магической силы, или ты. Ладно. Есть способ восстановить руку?

Дамблдор с сожалением покачал головой.

— Нет, это чрезвычайно мощный вид проклятья, вызывающий мгновенную смерть.

— Ты сказал «смерть»?

— Конечно! Это же крестраж Реддла, а не сувенир из «Волшебных вредилок». Не буду перегружать тебя подробностями. В общем, мне остался год.

Гриндевальд устало потёр виски.

— Неужели я дожил до этого дня. Так что ты собрался делать?

— Я пока не знаю, — Альбус примостился на противоположном стуле с чашкой чая в руках. — Но это должно быть нечто незабываемое.

— Что «это»?

— Моя смерть, конечно. Я величайший волшебник столетия, не могу ведь я умереть обычно.

Гриндевальд задумчиво склонил голову набок, подперев щёку кулаком.

— Мне порой действительно становится интересно. С какой целью в детстве тебя кормили мухоморами? Или как ещё твоя голова повредилась столь причудливым образом? Это явно не простой удар о косяк.

— Не знаю, чем меня кормили. Как-то никогда не приходило в голову спросить. Впрочем, теперь мы можем использовать Воскрешающий камень.

Гриндевальд со стоном уронил голову в ладони, и Дамблдор поспешил добавить:

— Когда отделим его от перстня, разумеется.

— Разумеется.

Дамблдор отхлебнул ещё чая и задумчиво уставился в потолок.

— Ты знаешь, я, наверное, не буду ждать год.

— Ты знаешь, за долгое время я впервые с тобой соглашусь.

— Если подумать, всё даже очень удачно складывается. Малфой младший, бедняга, уже год пытается придумать, как меня убить. А тут ещё Северус подвязался с этим Непреложным Обетом.

— А как же крестражи и победа над Реддлом?

— О, это я предусмотрел. Поручу всё Гарри Поттеру.

— Но ведь Поттер — ребёнок. И с чего бы ему этим заниматься? И даже если так, ты думаешь, он справится и с Реддлом, и с крестражами? Хотя, думается мне, даже ему не придёт в голову их надевать.

В этот момент Альбус замер с таким выражением лица, словно собирался чихнуть.

— Геллерт, я придумал!

— Ты придумал, как остаться в живых?

— Нет, лучше! Я понял, как мне лучше умереть. Я всё просчитал!

Когда Дамблдор говорил, что всё просчитал, лучшим решением было вежливо откланяться и начать паковать чемоданы. Геллерт, к несчастью, такой роскошной возможностью не обладал, поэтому в мрачном молчании наблюдал за представлением «У Альбуса Дамблдора Появилась Идея».

— Вот, смотри. Если меня убьёт не Драко, а Северус, то это… это будет идеально! Драко не придётся никого убивать или получать наказание от Тёмного Лорда. Северус выполнит свой Непреложный Обет и получит признательность Малфоев и укрепившееся доверие Реддла. А Гарри моя смерть подтолкнёт к действию. Точно. Я расскажу ему о крестражах перед смертью, и это можно будет трактовать как последнюю волю умирающего. О! И Северус может стать директором. А если всё пойдёт наперекосяк, ты примешь оборотное зелье и всё решишь в качестве моего «призрака»! Геллерт, — Альбус довольно улыбался, — всё-таки я гений.

— Разве что очень альтернативный. Ты ведь понимаешь, что в твоём плане слишком много переменных, часть из которых почти точно не сработает? Альбус?

— Надо придумать место… Может, в саду? Буду лежать среди цветов… Или упасть с Астрономической башни? Но тогда моё тело размажется в блин. О, натяну там сетку.

Гриндевальд тяжело вздохнул и решительно поднялся с места.

— У меня есть идея получше. Дай руку.

— Зачем? — подозрительно уточнил Дамблдор и отставил чай. — Геллерт, там ничем не поможешь, Северус сделал уже всё, что мог.

— Альбус, просто дай мне руку, я тебя вылечу.

Дамблдор всё же нерешительно протянул почерневшую ладонь. И тут же её одёрнул, когда Гриндевальд достал из ящика стола нож для резки бумаги.

— Геллерт!

Гриндевальд задумчиво посмотрел на лезвие.

— Да, ты прав, маловат. Сиди здесь, никуда не уходи, я принесу с кухни топор.

Альбус испуганно прижал к себе руку и скрыл рукавом мантии.

— Что ты трясёшься, как барышня? Один удар — и готово. Она всё равно отсыхает, ты почти ничего не почувствуешь.

— Геллерт, она не отсохла, я сейчас ничего не чувствую из-за болеутоляющих мазей Снейпа.

— Так тем более. Надо рубить, пока боли меньше.

— Отойди от меня на два метра.

— Всё будет в порядке. Ты мне веришь?

— Конечно нет!

Дамблдор ещё минут десять плясал от него по кабинету. Гриндевальд от нечего делать плясал за ним. Кончилось всё ожидаемо — одышкой, так что они решили прерваться на чай.

— Так ты серьёзно хочешь сказать, что один из величайших волшебников столетия не может справиться с проклятьем этого сопляка Реддла?

— Даже великие волшебники бывают бессильны, Геллерт.

— То есть… — Гриндевальд хищно улыбнулся, — если я разберусь с этой проблемой, ты признаешь, что я гораздо более великий, чем ты.

Дамблдор натянуто улыбнулся.

— По-моему, этот спор мы решили ещё в сорок пятом.

— Нет, не решили, ты жульничал!

— Пусть так. На дуэлях клювом не щёлкают, — пожал плечами Дамблдор.

— Тогда предлагаю пари. Если я найду способ, мы меняемся местами.

Дамблдор бросил на него насмешливый взгляд.

— Милый Геллерт, дружеское напоминание: тебе сто тринадцать, а мне сто пятнадцать. Мы уже очень давно не меняемся никакими местами.

— Не теми местами. Если я выиграю, ты будешь делать всё, что я скажу. Точно так же, как я исполнял все твои прихоти двадцать два года. Это будет честно.

— Геллерт, я не буду помогать тебе захватывать Европу, — Альбус устало потёр глаза. — Даже под Империусом. Кроме того, сейчас у тебя ничего не получится, те идеи отжили своё.

— Я это знаю и без тебя. Так уж и быть. Будешь исполнять все мои желания, не связанные с причинением вреда другим…

Альбус посмотрел многозначительно.

— … или тебе, — неохотно продолжил Геллерт.

— Допустим. А если ты проиграешь?

— А если я проиграю, ты умрёшь, Альбус.

— Что-то не вижу своего выигрыша ни в одной части пари.

— Твой выигрыш в том, что ты можешь выжить!

— Даже не знаю… Смерть выглядит как-то проще. Тем более, я уже всё спланировал.

— Так ты согласен или нет?

Альбус ещё немного задумчиво тянул время, будто разборчивый покупатель перед прилавком, но всё же протянул здоровую левую ладонь.

— Ладно, по рукам. Всё равно я почти уверен, ты ничего не найдёшь.

— Посмотрим.

Гриндевальд многообещающе ухмыльнулся и трансгрессировал, по-видимому, к себе домой.

Дамблдор пару секунд скучающе наблюдал за огнём в камине, а затем еле слышно хихикнул.

***

А где-то в горах Шотландии, в большом старинном особняке, принадлежавшем одному-единственному человеку, уже третьи сутки почти не ел и не спал бывший тёмный маг, ныне боровшийся за звание Величайшего Волшебника Столетия. Конечно, об этом будут знать только он и Дамблдор. Но уже один вид Альбуса, покорно признавшего поражение и добровольно согласного стать чьим-то мальчиком на побегушках, чрезвычайно будоражил воображение и согревал уязвлённую десятилетия назад гордость. Словом, Гриндевальд работал упорно как никогда, прерываясь только на кофе.

Именно в таком состоянии и застал его Дамблдор, как обычно не обременявший себя этикетными тонкостями и трансгрессировавший прямо посреди его гостиной.

— Геллерт, мой дорогой друг, как я рад тебя видеть! Мерлин, что с твоими глазами, ты хорошо спал?

— Хорошо, — коротко бросил Гриндевальд, хотя его пульсирующие глазные яблоки были готовы сломать черепную коробку. Тем не менее он невозмутимо достал новый фолиант из высокой стопки и принялся за чтение. — Пытаюсь решить твою проблему, как видишь. Так что будь добр, изволь мне не мешать.

— Как раз об этом. Хотел тебе сообщить, что всё уже в порядке. Можешь не волноваться, — Альбус присел на край стола. — Я обо всём договорился.

Геллерт без слов вопросительно воззрился на него из-за книги.

— Мы с Северусом всё уладили. Он убьёт меня в понедельник, — улыбнулся Альбус.

— В какой понедельник? В этот? Но он ведь уже через два дня!

— Геллерт, пока ты найдёшь способ меня спасти, я успею умереть обычной смертью в постели. Я не могу столько ждать.

— Ты просто боишься, что я выиграю пари.

— Конечно, боюсь, — Альбус поднялся, собираясь уходить. — Так что тебе лучше поторопиться, — подмигнул он и исчез.

У Гриндевальда дёрнулась скула.

— Ненавижу тебя, — выдавил он сквозь зубы и яростно перелистнул страницу.

***

— Ха-ха! Я нашёл!

Этот победный клич возник одновременно с Гриндевальдом, бесцеремонно трансгрессировавшим перед столом Дамблдора. Выглядел он, как после Нурменгарда, то есть… не очень хорошо. Но всё это было мелочью, потому что сегодня было воскресенье и потому что Гриндевальд явно что-то нашёл, о чём говорили его сверкающие глаза, книга, которую он тряс над головой, и он сам.

Альбус, в это время сжигавший ценные для себя бумаги в камине, на секунду отвлёкся.

— Геллерт, я же тебя просил трансгрессировать в мою личную комнату, а не сюда. А если бы здесь кто-то сидел?

— Я нашёл, как спасти тебе жизнь! Готовься признать своё поражение и перейти в моё полное подчинение.

Дамблдор, улыбаясь, покачал головой, закончил сжигать бумаги и с видом приятного изумления обернулся.

— Так что же ты придумал?

— Смотри, всё очень просто. Ложись.

— Куда?

— Куда хочешь, это неважно.

Ничего не понимая, Дамблдор всё же был заинтригован, поэтому трансфигурировал кресло в длинный удобный диван и послушно лёг, скрестив руки на груди.

— Зачем ты скрещиваешь руки? Ты пока не в гробу, — хмыкнул Гриндевальд, подвигая себе стул.

— Милый, когда ты колдуешь, я привычно готовлюсь к худшему, — Альбус с жертвенным видом закрыл глаза, но потом, не выдержав, всё же открыл один. — Итак?

Гриндевальд сделал паузу, придав больше торжественности моменту, разгладил полы чёрной мантии и, наконец, самодовольно изрёк:

— Я поменяю тебя телом с прошлым тобой.

Альбус о-очень медленно моргнул, но не произнёс не звука.

— Для этого я использую руны времени. Просто поменяю вас телами и всё. Мы возьмём Альбуса Дамблдора недельной давности, которому на ум ещё не пришла светлая идея надевать проклятые кольца с крестражами. Так мы не должны сильно навредить пространственно-временному континууму. Но, конечно, всё равно навредим. А ещё поскольку никто до меня этого не делал, ты, возможно, всё равно умрёшь. Впрочем, кого это волнует, если я выиграю пари? Так как? Я гений?

Судя по лицу, Дамблдор пребывал в крайне глубоких сомнениях относительно последнего утверждения. Он долго молчал, прежде чем осторожно спросить:

— Геллерт, скажи, как давно ты спал?

— Давно. Но это не имеет отношения к делу.

— Почему нельзя просто улучшить с помощью рун маховик времени, перенестись назад и помешать мне надеть то кольцо?

— Потому что маховиков времени больше не существует.

— Хм? Вообще-то у меня есть один.

Гриндевальд вскинул брови.

— Подожди-ка. Если у тебя есть маховик, почему ты сам его не использовал, когда понял, что облажался?

Дамблдор отвёл глаза.

— Если честно… я просто о нём забыл. А сейчас, когда ты заговорил про руны времени, вспомнил.

Геллерт еле удержался от того, чтобы отвесить ему подзатыльник.

— В любом случае, — Гриндевальд вздохнул, — мы уже не успеем произвести никаких манипуляций с маховиком до вечера понедельника. Так что работаем с тем, что есть.

— Ты серьёзно считаешь, что твой способ проще, чем сутки помучиться с маховиком?

Вместо ответа Гриндевальд уже открыл свою книгу и принялся перелистывать страницы. Может, его способ и не был проще. Но по крайней мере это был способ Гриндевальда, а не способ Дамблдора, так что, как минимум, по этой причине стоило попытаться.

Альбус тоже это понял, поэтому просто вздохнул.

— Так какие, ты говоришь, могут быть последствия? Нарушение временного континуума и смерть?

— Ты и так собрался умирать. Какая тебе разница, как это будет?

Дамблдор недовольно поджал губы.

— Но я не рассчитывал делать это на своём диване.

— Если хочешь, можешь перелечь на пол.

— Дело не в этом. Я не хочу умирать в своём кабинете, это скучно.

Гриндевальд рассмеялся.

— Скучно, Альбус! Даже не представляю, что может быть скучнее, чем умереть в процессе первой попытки обмена телами между прошлым и настоящим.

Дамблдор оскорблённо отвернулся. Гриндевальд облегчённо выдохнул. В образовавшейся тишине он наконец мог сосредоточиться на процессе. Но не тут-то было.

— Ты так стараешься, — Альбус каверзно улыбнулся, пока Геллерт наносил на него руны. — Неужели боишься остаться один? Будешь по мне скучать?

Гриндевальд усмехнулся. Он был уже слишком стар, чтобы поддаваться на такие простые провокации.

— Без комментариев.

— А…

— Особенно твоих.

***

Самолёт десять минут, как набрал высоту, поэтому тревожный красный маркер, призывавший пристегнуть ремни, сменился безопасным зелёным. Жанин, стюардесса компании «Британские Авиалинии», нацепила улыбку и выкатила в первый класс тележку с дорогими напитками и закусками.

Проходя первый ряд, стюардесса остановилась и привычно затараторила дежурную фразу. Однако бросив взгляд на пассажиров, впервые за пять лет работы запнулась на середине.

— Мы рады приветствовать вас на борту самолёта компании «Британские Авиалинии». Чем… Чего-нибудь желаете?

Два старичка, занимавшие мягкие кресла, удивлённо переглянулись. Воспользовавшись заминкой, Жанин уже откровенно рассматривала этих необычных пассажиров. Один был лысый, в военной форме периода Второй Мировой. Кажется, немецкой форме, но здесь Жанин надеялась ошибиться. Другой, и вовсе, выглядел чудно. С серебристыми волосами и бородой, настолько длинными, что они почти доставали до пола, когда он сидел, старик мог бы напомнить доброго волшебника из детской сказки. Если бы не красные солнцезащитные очки, панама и розовый жакет.

Странно, что Жанин заметила их только сейчас. Она могла бы поставить сто фунтов, что не видела этих двоих при проверке билетов. Но всё-таки они были здесь. Да ещё в первом классе. Просить показать билеты повторно показалось Жанин не лучшей идеей.

— А что у вас есть, дорогая? — мягко спросил тот, что был похож на волшебника.

Жанин опустила взгляд, стараясь не засмеяться в тёмные стёкла огромных очков.

— Крепкий и некрепкий алкоголь, соки, чай, кофе, вода.

Старички повторно переглянулись.

— У вас есть огневиски? — каркнул «ветеран войны».

Жанин удивлённо хлопнула ресницами.

— Виски? Есть. Macallan подойдёт?

Дед нахмурил брови, и Жанин торопливо наполнила ему стакан. Затем проснулся «волшебник».

— Любезная, а нет ли у вас, случайно, сливочного пива?

Жанин никогда не слышала о существовании сливочного пива, поэтому снова пришлось переспрашивать.

— «Сливочное», вы сказали? Нет, такого нет. Есть Guinness.

Старичок неуверенно пожал плечами, и Жанин также сочла это за знак согласия. Пожелав странной парочке приятного полёта, стюардесса с облегчением двинулась дальше по рядам.

Дождавшись, когда она отойдёт подальше, Дамблдор нагнулся к своему соседу и заговорщически прошептал:

— По-моему, мы справились.

Геллерт с серьёзным видом отпил из стакана.

— Какой-то странный магглы делают огневиски. Что у тебя?

Альбус отпил из своего бокала и скривился от неожиданности.

— Знаешь, пиво они делают ещё более странное. Оно совсем не сладкое, — Дамблдор скорбно поджал губы.

— Скажи спасибо, что нас не вышвырнули из этого аппарата. Ты видел, как она на нас таращилась? Я уже готовился применить Конфундус. Это всё потому, что ты опять вырядился, как незнамо что!

Дамблдор непонимающе оглядел себя.

— Ты сказал одеться, как маггл. Откуда мне знать, как одеваются магглы?

— Очевидно, что не как арлекин из цирка!

— А как кто? Что-то я, кстати, не вижу никого в костюме наподобие твоего. Сколько ему лет?

— Я… иногда надевал его в сороковые. Но кажется, мода немного поменялась с годами.

— Ты общался с магглами в сороковые? А. Ты, случайно, не про Адольфа?

— Тише ты.

Гриндевальд погрузился в чтение свежего номера «Ежедневного Пророка». Дамблдор откинулся в удобном кресле, намереваясь поспать. Тёмные стёкла, сколь бы странно они не смотрелись, надёжно защищали глаза от света.

— В «Ежедневном Пророке» пишут о твоей кончине, — как бы между прочим заметил Геллерт.

Альбус промычал что-то невнятное, всем видом демонстрируя готовность уснуть.

— Ты не сказал, что всё-таки собрался официально умереть. Иллюзия?

— У-гу.

— А как же тело?

— Минерва позаботилась об этом, — нехотя отозвался Дамблдор.

— Макгонаггал обо всём знает? Когда ты успел её предупредить?

Тишина.

— Альбус?

На этот раз в ответе не было нужды.

— Это и был твой план, верно? Ты с самого начала собирался инсценировать свою смерть. А меня использовал, манипулируя моим спортивным интересом. Но для чего? Ты… ты что, просто хотел уехать отдыхать?

Дамблдор неспешно снял очки. Он улыбался. Гриндевальд поражённо замер. Прошло несколько долгих секунд.

— Моргана и её прихвостни, так и есть! — Гриндевальд расхохотался. — Дьявол! Альбус! Как я мог на это купиться? Я же знаю тебя всю жизнь.

Альбус утешительно положил абсолютно целую правую ладонь на его колено.

— Не переживай. В следующий раз у тебя обязательно получится. Если хочешь знать, я по-настоящему перепугался, когда ты пришёл ко мне с тем жутким планом, сверкая красными глазищами. Поверить не могу, что это сработало.

— Конечно, сработало, это же я, — снисходительно улыбнулся Геллерт. — Одного ты не учёл. Тебе не удастся отдохнуть в Австралии, теперь ты до конца жизни в моём рабстве.

— Да-да, этого я не учёл, — грустно согласился Дамблдор, отводя глаза.

***

— Альбус?

— Да?

— Сделай мне смузи, — для пущей убедительности Геллерт щёлкнул пальцами.

Из кухни послышалось звяканье. А затем и грохот. Гриндевальд закатил глаза и с наслаждением потянулся под хруст собственных костей. Тем утром он отдыхал, лёжа на тахте, расположившись на первом этаже их маленького коттеджа. Из окна дул свежий морской бриз. Скоро этот старый дурак должен принести ему смузи. Жизнь была прекрасна.

Спустя полчаса Альбус всё-таки появился, впереди него левитировали два стакана с неизвестной жёлто-зелёной массой внутри. Не сводя глаз с широкой улыбки Дамблдора, Геллерт с предельной осторожностью забрал стакан, ещё более аккуратно отпил и тут же поперхнулся.

— Приятного аппетита, Геллерт, — улыбка Дамблдора стала ещё шире.

Он непринуждённо опустился рядом на тахту и с наслаждением пригубил свой адский напиток.

— Сколько сахара ты туда добавил? — осипшим голосом переспросил Геллерт.

— Да вроде немного. Ты не будешь? Жаль. Тогда я выпью и твой, если ты не против.

Гриндевальд угрюмо уставился в книгу.

— Сделай мне новый. Без сахара.

— Хорошо, — легкомысленно отозвался Дамблдор и не сдвинулся с места.

Картина была идиллической и нереалистичной до ужаса. Геллерт читал, Альбус пил смузи. Мерлин, они и не такое успели разучить, общаясь с местными магглами.

После переезда в Австралию, они некоторое время путешествовали по материку, в результате остановив свой выбор на Перте, столице одного из австралийских штатов. Выбрали коттедж недалеко от берега Индийского океана и поселились там.

Первое время общения с другими волшебниками они опасались. Гриндевальда ещё можно было не узнать, но вот Дамблдора… Однако, во-первых, местное магическое сообщество было не настолько хорошо осведомлено, как они выглядели. А во-вторых, мало кто мог узнать бывшего директора Хогвартса и Тёмного Лорда периода Второй Мировой в двух стариках в шортах и шлёпанцах. Геллерт и сам первое время боялся своего отражения, только недавно, наконец, привык.

— Что читаешь?

Геллерт усмехнулся и показал ему обложку. Альбус, первоначально скользнувший по ней равнодушным взглядом, уже через секунду выхватил её, неверяще всматриваясь в собственный портрет.

— «Жизнь и Обманы Альбуса Дамблдора»… — растерянно прочёл он. — Рита Скитер, конечно же. Можно было предугадать.

— Смотри, тут даже я есть, — Гриндевальд выхватил книгу и пролистнул до их совместной детской колдографии. — Целых пятнадцать глав.

На лице Дамблдора отобразился ужас.

— Сколько?! Я едва смирился с тем, что придётся делить с тобой материк, но книгу! Что там пишут?

— Много разного, — Геллерт ухмыльнулся. — Перечитываю уже второй раз. Недурно написано, жаль мало.

— Тут… Девятьсот страниц — это мало, по-твоему?

— Да здесь нет и половины твоих косяков. Подумываю написать продолжение. Название, пожалуй, возьму другое. Как тебе «Ложь, манипуляции и безответственность Альбуса Дамблдора»? В десяти томах.

Дамблдор поморщился, Гриндевальд улыбнулся во все тридцать два. Зубы — то немногое, что он сохранил в полном порядке к своим ста тринадцати.

— Кстати, ты уже начал собирать вещи? — неожиданно сменил тему Дамблдор.

— Куда?

— На экспедицию в Тасманию.

— Какая ещё экспедиция?

— Я разве не говорил тебе? Не может быть.

— Действительно, как подобное могло случиться…

@темы: гельбус, ГП, Альбус Дамблдор, Геллерт Гриндевальд

---

С новым годом, падре

Канон: Соционика
Название: С новым годом, падре
Персонажи: Драйзер/\Максим Горький
Рейтинг: G
Направление: джен (ну-у, почти)
Жанр: романтика, ER
Размер: мини
Статус: закончен
Описание: Просто милая новогодняя сказка для тех, кому хотя бы раз хочется верить в хорошее.

Вечерело. Улицы Вены заметало свежим слоем снега. Загорались фонари и свет в домах и витринах. Прохожие тёмными оживлёнными тенями сновали по узким венским улочкам. Сегодня был праздник.

В едва освещённом окне мансарды застыла ещё одна тень. Неуютная и неуместная, подвисшая над праздником жизни, как предвестник проклятия в красивой рождественской сказке.

На самом деле у Теодора и в мыслях не было изображать зловещую фигуру на чьей-то открытке. Он стоял у окна, облокотившись о подоконник, и по привычке оживлялся каждый раз, когда видел чей-то силуэт в чёрном зимнем пальто.

Нет, Драйзер. Он сегодня не придёт, и вы прекрасно это знаете. И нечего гипнотизировать падающий снег. Ему, холодному и безучастному, нет дела до ваших желаний, даже самых эгоистично-отчаянных. И всё же есть что-то сильнее нас.

Взгляд был прибит намертво, как металл к магниту. В свете комнатной свечи видна маленькая кухня с косым низким потолком. На плите что-то закипало, на столе покоились составные части недорезанного салата. В конце концов звук переливавшейся воды, затушившей огонь, вывел Драйзера из транса. Он взял себя в руки и принялся за спасение праздничного ужина, накрепко запретив себе подходить к окну.

В единственной, но большой комнате, служившей то спальней, то гостиной, Теодор настроил радио. И под старые мелодии, вырывавшиеся с кряхтением и шипением, он провозился с ужином почти до полуночи.

А за окном царила ночь, необычно светлая из-за сотен огней, освещавших обычно мрачные улицы. Почти в каждой квартире горел свет, то тут, то там играла музыка, слышен был смех. Всего лишь одна из сотен ночей… и всё-таки непохожая на остальные сотни.

Они хотели вместе встретить новый год, как же без этого. Но за неделю выяснилось, что Горькому выпало ночное дежурство. Максим с вовсе ненаигранным разочарованием серьёзно сообщил, что уклониться от этого никак нельзя. Он, конечно, придёт. Но придёт уже утром, около шести или семи. Впрочем, Драйзер, казалось, несильно расстроился. Махнул рукой дескать «не всё ли нам равно, 31-го или 1-го». И это было почти чистой правдой. А вот сейчас… Оказалось по-волчьи тоскливо в своей тесной квартире, словно бы заколотившись от чужой радости. Драйзер мог бы куда-то пойти, но опять-таки как веселиться, пока Макс в совершенном одиночестве сидел за рабочим столом в своей конторе? Нет уж. Пусть это и не самый лучший канун нового года, но и его они разделят надвое.

Без десяти двенадцать. Теодор вопреки первоначальному плану не стал переодеваться во что-то нарядное. Откинувшись в кресле всё в том же домашнем костюме, он мрачно обозревал праздничный стол и наряженную ёлку, подпиравшую потолок. В кои-то веки Драйзеру хотелось проклясть собственную тягу к традициям. И зачем было нужно так стараться? Ему ведь и есть не хотелось. А выпить в пустой квартире можно и с меньшей помпезностью.

Радио заглушало тиканье часов, но минутная стрелка неумолимо подползала к полуночи. Теодор, застыв каменным изваянием, не шевелил и пальцем, теперь не сводя глаз с циферблата старинных часов на каминной полке. Он сможет. Он просто встретит чертов следующий год, запьёт его шампанским и сразу ляжет спать. Больше ничего. А сейчас не двигаться. Не двигаться? Но почему? Чтобы не спуг..? Но Драйзер раздражённо прогнал назойливую мысль.

Окно было прямо за спиной хозяина. Шторы плотно задёрнуты. Минутная стрелка очень медленно, но придвигалась к неизбежной цели. Стрелку Драй видел, а окно за собой ощущал кожей. Соблазн рос, но его безжалостно давили напряжёнными мышцами во всём теле. Вдруг шторы колыхнулись… По голой шее потянуло холодом. Теодор вздрогнул. Едва-едва. Пальцы сжали подлокотники.

Девять секунд. Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Тринад… Песни по радио перекрыл оглушающий стук в дверь. Кресло опрокинулось навзничь. Спешные широкие шаги. Дверь распахнулась настежь. Радио мелодично надрывалось:

He doesn't care if it's in below,
He's sitting by the fire's glossy glow
He don't care about the cold and the winds that blow,
He just says…*

— C новым годом, — Горький тяжело выдохнул поздравление и облокотился рукой о дверной проём, уставившись на Теодора задорно блестящими глазами. Гладкие волосы выбились из-под белого шарфа, обычно бледное благородное лицо раскраснелось от мороза, на висках выступил пот.

«Он бежал» — с нежностью понял Драйзер. К лицу пристала улыбка.

— С новым… Прошу, заходи.

Макс шагнул внутрь. Теодор захлопнул дверь и бросился расстёгивать пуговицы на усыпанном снегом пальто, опускаясь на колени.

—Я ждал.

Пальто было повешено сушиться. Радио сделали чуть тише. Парадный костюм был выужен из шкафа. Свечей стало больше. А за окном пушечными залпами взрывались фейерверки и всё так же безжалостно валил снег, отмеряя оставшееся время до роковых событий следующей зимы.

*Frank Sinatra - Let It Snow

@темы: Драйзер, максодрай, Максим Горький, социон

---

Бытовые баталии

Канон: Соционика
Название: Бытовые баталии
Персонажи: Драйзер/\Максим Горький
Рейтинг: PG-13
Направление: слэш
Жанр: романтика, ER, повседневность, юмор
Размер: мини
Статус: закончен
Описание: Два агрессора в отношениях - испытание для стойких. Напряжённые споры, оплата квитанций, крепкий чай поздним вечером... и немного любви.
Примечание: Что тут комментировать. Макс, Драйзер и бытовуха

— Дай мне их сюда. Прошу тебя.

— Это в конце концов уже смешно…

— Не пользуйся своим ростом, ты же знаешь, я могу их отобрать. Скажи хотя бы, сколько там получилось?

— Разумеется, я их отдам. Но ты ведь не побежишь сейчас их оплачивать?

— … Конечно, нет.

— Уж пожалуйста. Всё-таки ночь на дворе.

— …

— Давай поговорим.

Иногда Макс ощущал себя пожарным или на худой конец контролёром давления в отопительных котлах. Он уже давно вычислил наилучшую стратегию в подобные моменты. Но тем не менее давление неумолимо переползало с девяноста на сто, со ста на сто десять. Главное, было вовремя заметить и повернуть рычаг в правильную сторону. И не перекипеть самому. До взрыва двух систем пока не доходило, но сама идея тянула на катастрофу.

Сейчас Горький чувствовал себя так, словно чудом подбежал и сбросил давление ещё до того, как стрелка приблизилась к красной отметке. Лихорадочный огонь в глазах Драя снова скрылся где-то в глубине зрачков.

Включился свет. Драй деловито занялся чаем, отвернувшись к плите. В тишине вспыхнуло синее пламя конфорки. Из открытой форточки тянуло холодом. Привычная атмосфера для долгих разговоров.

О столешницу стукнулись две кружки. Чёрный чай без сахара и с лимоном обоим. Лучше был бы, конечно, кофе, но они договорились не злоупотреблять им, особенно, в будни по вечерам.

Драй сел напротив, сложив руки на столе в замок. Светлые глаза с кроваво-красными разводами капилляров буквально впились в Горького.

— Хорошо. Давай ты за воду, а я за свет, отопление, интернет и телефон.
Максим едва удержался от знаменитого жеста рукалицо. Мешали очки.

— Так. Ещё раз. Почему мы не можем просто платить по квитанциям напополам?

Драйзер неожиданно мягко потянулся через стол и тронул его запястье. Ответ немного задержался.

— Я просто не хочу обременять тебя такими мелочами.

«Ага. Успокоился и сменил тактику…» — мелькнуло в голову у Макса. Но в душе всё равно приятно потеплело.

— Меня, конечно, умиляют твои настойчивые попытки взять меня на содержание, но ведь это ни к чему. Я прилично зарабатываю, и уж на оплату счетов меня точно хватит.

— Тогда будем считать, что это просто мой каприз. Хочу, чтобы ты меньше думал о бытовых тратах.

Рука с запястья скользнула в ладонь. Максим на секунду опустил взгляд и затем снова перевёл его в лицо собеседнику. Лучше не отвлекаться.

— Хорошо. Давай восстановим историю твоих маленьких капризов. Сначала ты угощаешь меня текилой, потом платишь в ресторане, потом те запонки и тот паркер. И вот мы сражаемся за то, кто оплачивает чек в супермаркете, кто покупает порошок, кто… Оплачивает квитанции за свет и воду? Серьёзно? Драй, — Горький улыбается. — Купить меня пытаешься?

На лице Драйзера отобразилось недовольство, плавно сменившееся весёлой такой улыбочкой.

— Конечно, я же из гаммы. Мы там люди дикие, у нас всё как-то дальше торгово-рыночных отношений не ушло. Считай, что это я розами выложил перед окнами чувственное признание.

— И сердечко вырезал… Из квитанций.

— Не мешай мне за тобой ухаживать!

— А ты переходи на бетанские обычаи, — Максим откинулся на спинку стула и с завлекающей полуулыбкой потянул Драя за руку через стол. Драйзер резко затормозил второй рукой о столешницу. — Где мои розы у окна?

— Розы — банальщина. Я слишком оригинален для этого.

— Розы — классика. Хочу розы! — Театр одного актёра.

Они всё разыгрывали перетягивание каната через столешницу. Пока никто не поддался. Драйзер не оставлял попыток вернуть свою руку, но и с места не сдвигался.

— Угораздило же связаться с бетанцем… Оплата кредита у вас, видите ли, недостаточно романтична!

Слова стремительно, словно скатываясь на американских горках, теряли свою значимость. Реальность сконцентрировалась до «перетягивания каната».

— Но есть же у наших квадр — точки соприкосновения… — Голос с трудом вырвался из пересохшего горла.

Драй смешался, перестав тянуть к себе руку, и не удержавшись слишком сильно накренился к столу. Чай подкрашенной лужицей разлился по скатерти. Рука в кремовом тонком свитере рванула Макса к себе за ворот. Сухое горячее дыхание опалило губы.

Да, точки соприкосновения были.

@темы: Драйзер, максодрай, Максим Горький, социон

---

Дорога через лес

Канон: "Атака титанов"
Название: Дорога через лес
Автор:  Kirche Kath.
Бета:  Nanbala
Персонажи: Эрвин Смит/Леви Аккерман
Рейтинг: NC-17
Направление: слэш
Жанр: модерн-АУ, романтика, драма, дарк, ER
Предупреждения: лёгкая нецензурная лексика, кинки, roleplay, дарк!Эрвин, underage
Размер: миди
Статус: закончен
Описание: В темном лесу, там, где никто не увидит, тихо играют дети.
Примечание: Несмотря на стрёмные предупреждения, история так-то о любви. Небольшая фантазия на тему совместного детства персонажей

Холодно. Через открытое окно слышно завывание ветра, перемежаемое с ночными лесными звуками. Эрвин кутается в одеяло. От ночной прохлады уже зябнет нос, но вылезти из полусонного марева, чтобы преодолеть расстояние до окна по остывшей комнате, кажется непосильной задачей. Поворочавшись еще немного, Смит все же, тихо кряхтя, встает голыми ногами на холодный пол и, ежась, идет к окну. Створка щелкает, и дом мгновенно наполняется тишиной.

Когда Эрвин снова устраивается в теплом лежбище, звуковой вакуум становится звонким настолько, как бывает, когда закладывает уши. Есть моменты, когда его родной дом кажется ему мертвым. Пусть это, конечно, и не так, ведь на первом этаже спит отец. Опять уснул на диване перед включенным телевизором. Перед сном Эрвин на цыпочках зашел в гостиную, аккуратно вытащил пульт и выключил его. Это практически его ежедневный ритуал, сколько он себя помнил вплоть до своих семнадцати лет.

Эрвин думает об отце неожиданно долго, почти немигающими глазами прошивая темноту. Спустя время он уже не помнит, что так тягостно увязало его в эти мысли. Но определение «мертвый» к своему дому застряло так настырно, что сердце сжалось в кулак и спряталось где-то в подвздошье. Дышать стало трудно, и Эрвин пожалел о том, что закрыл окно.

Леви… Настырная детская привычка думать о нем всякий раз, когда становится одиноко. Нет, ему не одиноко. Но Эрвин цепляется за его образ, как за спасительный круг.
Дз-з-з. Эрвин мгновенно тянет руку к телефону, даже не сомневаясь, кто это может быть.

«Спишь?»

Он пару секунд смотрит на экран, щурясь от яркого света, и быстро набирает ответ.

«Не спится»

Телефон молчит пару минут.

«Давит?»

Леви всегда пишет короткосложно. Но Эрвин понимает.

«Да.» И тут же следом. «Приходи утром»

Эрвин еще какое-то время сидит, сжав телефонный корпус, но ответ не торопится. Ждать без движения ему всегда было сложно. Он засовывает телефон в карман шорт и, нашарив в темноте тапки, спускается на первый этаж попить воды. Смит как раз вливает в себя второй стакан, когда телефон вновь дает о себе знать.

«Открой окно»

… Эрвин впивается глазами в экран и, едва вспомнив погасить свет на кухне, срывается с места вверх по скрипящим старым ступенькам. Толкая дверь, он слышит приглушенный стук кулака в окно, хотя за стеклом видно только безмолвно повисший полумесяц. Происходящее невольно напоминает детские страшилки, которые они сами придумывали, а потом рассказывали друг другу, сидя в лесу. Скоро повернув все ручки, Эрвин распахивает обе створки, и в подоконник вцепляются белые до синевы пальцы. Смит высовывается помочь, но в ответ слышно только раздраженное цыканье, и он отклоняется, давая ночному гостю подтянуться на руках и ловко одну за другой перекинуть обе ноги.

— Привет, — лицо Эрвина просияло. Леви отвечает на его неприкрытую радость своей привычной кривоватой улыбкой.

Эрвин выглядывает из окна и удивленно смотрит вниз.

— Ну ты даешь… Тут сколько метров?

— Да ладно, — Леви пожимает плечами. — Всего-то второй этаж. А забор твой — одно только название. Через него и мальчишка перелезет. Что я уже кстати проделывал, когда у тебя полетел замок от калитки, помнишь?

Смит осуждающе качает головой и пристраивается рядом на подоконник.

— И зачем только замки запирать…

— Боишься? — хмыканье.

— Кого это? — Эрвин искренне удивляется.

Они тихо смеются. Несмотря на гуляющий ветер, Эрвин сидит без рубашки. По голому торсу бегут мурашки (дурная привычка спать в одних шортах в любое время года), и Леви становится за него холодно.

— Ты бы оделся, а.

Смит машет рукой и просто придвигается ближе, оттесняя бедром. Леви не возражает, только перестраивается спиной к комнате, свешивая ноги из окна. Шарит по карманам кожанки, нащупывая пачку и зажигалку. Щелк. В комнату поплыл запах дыма.

— Ты сильно шумел, пока лез? Отца не разбудил?

У Леви на секунду дергаются пальцы с поднесенной ко рту сигаретой, но Эрвину этого не видно.

— Нет вроде.

Смит удовлетворенно кивает, и они замолкают. Леви курит, задумчиво и зло блуждая глазами по черным силуэтам деревьям. В темноте всегда казалось, что лес возле дома Эрвина становится ближе, словно подступает и медленно год за годом все теснее берет в кольцо. Леви не хотелось себе в этом признаваться, но именно из окна Эрвина лес его пугал.

Хотя, казалось бы, с чего. Половина их жизни прошла там. Они с Эрвином все детство играли в лесу, знали каждую тропинку и каждое дерево. И даже став старше, они не перестали туда ходить, изменились разве что сами игры.

Помимо леса у них было еще много памятных мест. Если спуститься от дома Эрвина чуть ниже по реке, можно наткнуться на амбар. Через прочные балки удобно перекидывать веревки и что-нибудь или кого-нибудь подвешивать. Гораздо удобнее, чем через ветки в лесу. И, конечно, дом Смитов. Реже, но они собирались и в нем. Эрвин, однако, не хотел проводить здесь больше необходимого, ссылаясь на отца и его чуткий слух. На самом же деле дома Эрвину просто было неуютно. Леви его чувства не удивляли. Тревожило лишь то, что с годами все становилось только хуже.

— Ты как добрался так быстро?

Леви едва заметно вздрагивает от звука и тут же успокаивается — это Эрвин.

— Никак, — щелчком выбрасывает бычок. — Я стоял под твоими окнами.

Эрвин улыбается, обнажая передние зубы.

— Как-то по-сталкерски звучит, знаешь ли.

Леви усмехается и смотрит через плечо.

— У дяди там блядки. Сказал свалить куда угодно, хоть в ад. Я сразу подумал о тебе.

— Ад значит… — Смит произносит это под нос, как будто говоря с самим собой, и поднимается с места.

Звучит очень недобро, и Леви, не скрывая интереса, провожает Эрвина взглядом, пока тот уходит рыться в ящиках в углу комнаты. О, ему хорошо известно, что в этих ящиках. Он сам заботился об их наполнении. И хотя Леви еще не знает, что сейчас будет, по позвоночнику уже проходит знакомая дрожь. Он сидит все так же, на вид, расслабленно, только вот глаза щурятся, всматриваясь в глубину комнаты, как у большого надменного кота.

Еще до того, как услышать шаги, Леви улавливает тихое позвякивание цепи. Эрвин осторожно накручивает ее на руку, звено за звеном, чтобы не было слышно громкого лязга.
Становится тихо. Леви следит, как Смит выходит на середину комнату, вычерченный из темноты светом полумесяца. Все еще в одних шортах, с длинной, в два пальца толщиной цепью, широкими дугами свисающей с рук. И глаза необычно яркие и крайне спокойные, даже насмешливые. Не его глаза. Он улыбается мягко, как будто гостеприимный хозяин.

— Устраивайся поудобнее, Леви. Веди себя хорошо и прояви немного терпения. Или я сломаю тебе обе ноги.

Леви ухмыляется. «Посмотрим, кто кому сломает, Эрвин».

Смит, что-то напевая, поворачивается к нему спиной и, садясь на колени, накручивает цепь на металлические прутья своей кровати старого образца, привинченной к полу. Лязг страшный, а раз Эрвину стало внезапно плевать на шум, значит — игра началась. Леви без объяснений ловит давно придуманный ими сюжет: как ночью сбегает от дяди и его шлюх, как стоит под окнами примерного одноклассника-отличника, не зная, куда податься. Как бездумно лезет в окно, и как Эрвин, «добрая душа», без лишних вопросов впускает его, а затем зачем-то достает цепь и доброжелательно угрожает сломать Леви кости.

В грудь невольно закрадывается ужас от понимания — он влип. И завтра его, возможно, уже никто никогда не найдет.

Только «этот» Эрвин тоже еще не знает, на кого нарвался. Иначе не открыл бы сейчас своей жертве такой беззащитный затылок. И хотя в его показной расслабленности и чудится подвох, Леви не намерен упускать такой шанс. Он бесшумно соскальзывает с подоконника. Эрвин не слышит. Низко опустив голову, тот возится с цепью и большим амбарным замком. Обнаженная спина призывно маячит в лунном свете. У Леви на секунду перехватывает дыхание. Без дальнейшего промедления он просто прыгает, как дикий кот, на загривок.

Эрвин, конечно, слышал. Он перекатывается слишком быстро, и Леви успевает только схватиться за него, теряя равновесие, чем Эрвин и пользуется, пригвоздив его лицом к полу и придавив собственным весом. Леви возится, хотя уже знает, Эрвин давит каменной плитой, своим весом его не сбросить.

— Я же просил вести себя хорошо, — дыхание опаляет ухо, от Эрвина жарко, как от печки. Из голоса выцветает вся елейность. Спиной чувствуется, как колотится чужое сердце.

Леви щерится и бьет наугад острым локтем. Ловит момент, когда хватка на затылке ослабнет, и вскидывает вверх подбородок. Нос смачно хрустнул под ударом затылка.
Не надо оглядываться и смотреть, над головой слышно, как с храпом вырывается дыхание Эрвина. Леви лучше всякого знает, в какое он впадает бешенство, когда не контролирует себя. И от этого странно весело, только немного страшно.

Эрвин, низко рыча, тянет его руку вверх под странным углом, и Леви гнется от острой боли в суставе. Больно до рези в глазах, а перед ними муть и белое марево, когда думать нет сил. Это то чувство, которое Леви нравится в этих играх больше всего.

Они борются долго. Зверино-технично. Умело, но сливая все не то в мордобой, не то в порно. В очередной раз прижатый щекой за волосы к полу, Леви видит краем глаза, как свободная рука Эрвина тянется к ошейнику от цепи, когда-то принадлежавшей собачьей будке. Где-то на задворках памяти вспыхивает осознание, что, если дать «этому» Эрвину его заковать, с него станется продержать Леви на цепи несколько дней, а то и больше. «Он не в себе, давно не в себе. А ты все продолжаешь играть, как будто вовсе не ходишь по грани»…

Леви выворачивается, надрывая мышцы, и валит Смита на лопатки, сам хватаясь за цепь. И, прежде чем кто-то из них успевает опомниться, затягивает кожаный ремень на его широкой шее, защелкивая простенький замок.

— Устраивайся поудобнее, Эрвин. Веди себя хорошо, — Леви распрямляется и, не сдерживаясь, усмехается, представляя, как нежно жмет его затылок ботинком, заставляя носом бороздить пол.

Эрвин неожиданно резко затихает и смотрит снизу вверх. Нехорошо смотрит, и Леви тоже замирает, предательски выдавая растерянность. Быстро взвивается цепь от ошейника, и Смит обматывает его ей за горло и тянет на себя. Леви валится ему на грудь, клацнув зубами, и надсадно хрипит, раздирая ногтями горло до красных полос.

***

Сквозь пелену из пота и ресниц видно, как побелевшие костяшки руки Эрвина впиваются в кожу под коленкой, держа ногу на весу. Леви втягивает воздух сквозь зубы через раз, и кажется, что ребра сейчас хрустнут под весом чужого тела. Гуляющий по комнате ветер не помогает, так трудно дышать, горячо, нет, жарко, в нос забивается специфический запах тела. Он, голый, распластанный на жестком полу, со связанными цепью локтями, задранными над головой, и Эрвин, его Эрвин, красивая сволочь, трахает его до немоты в пальцах и черных точек перед глазами. Эрвин всегда смотрит только на него, он, в отличие от Леви, не закрывает глаза. В них, черных от растекшихся до краев зрачков, столько жадности. Леви вязнет в этих чувствах, как в липком теплом болоте. Ему так хорошо, что он уже не слышит, как срывается на стоны и всхлипы. Только потом будет стыдно, когда Леви скажет что-то севшим голосом, и они оба вспомнят почему. А сейчас, плавясь от этой близости, Леви хотелось только одного — чтобы Эрвин больше никогда не отводил глаза.

***

— Не крути башкой, — Леви недовольно морщит лоб и больно хватает Эрвина свободной рукой за подбородок, правой снова терпеливо прикладывая компресс к опухшему носу.

То ли случайно, то ли намеренно, но Леви вжимает лед так крепко, что Эрвин думает, у него сейчас снова откроется кровотечение. Но он не в том положении, чтобы жаловаться. С запрокинутой головой и торчащим из носа ватным тампоном особо не побеседуешь.

Он скашивает глаза на лицо Леви. После очередной бессонной ночи его глаза напоминают темные провалы. У него строго сжаты губы, и все еще слегка нахмурен лоб, но, несмотря на это, знавший его всю жизнь Эрвин уверен, что все в порядке. Это его выражение усталого умиротворения, когда нужно прикладывать силы, чтобы еще какое-то время стоять на ногах. Лицом он, правда, напоминает жертву изнасилования из криминальных роликов.

Эрвин мягко отводит его руку и вынимает тампон.

— Может, хватит?

Леви требовательно возвращает компресс.

— Ты рожу свою видел? У тебя нос размером со сливу. И цвет почти такой же.

— Так давай я сам подержу тогда. Собой займись, ты-то в зеркало давно гляделся?

Леви ворчит, но руку убирает и плетется за оставленной на столе аптечкой. Эрвин склоняет голову.

— Перекись не здесь, она в ванной.

— Знаю.

Леви все равно, отвернувшись, зачем-то копается в аптечке.

— И ватные диски тоже.

— Смит. Голову держи.

Леви с треском закрывает аптечку и все же выходит из комнаты. В эту секунду Эрвин начинает сомневаться, так ли все хорошо. Посидев с полминуты, он убирает марлю со льдом в тарелку и поднимается.

Ванных у Эрвина две, но той, что на первом этаже, пользуется только отец, а вторая находится совсем рядом со спальней. Дверь в нее плотно прикрыта, но под ней маячит яркая в темноте полоска света. Эрвин деликатно стучится и почти сразу же заходит. Раз незаперто, значит можно.

Леви ожидаемо находится внутри, он как раз роется в одном из ящиков, встав на цыпочки, чтобы достать до верхних полок. Эрвин останавливается в дверях, невольно засматриваясь, хотя, вроде, всего меньше часа назад видел все, что только можно, и в подробностях. Леви невысокий и обычно в одежде кажется нездорово тощим. Но сейчас он в борцовке, и в вытянутом напряженном теле, как в учебнике по анатомии, видно каждую мышцу.

Взгляд Эрвина ненамеренно бежит по острым, словно штрихами очерченным линиям мышц, по позвоночнику и к бритому затылку. Кожа на фоне черной ткани кажется молочной, пусть местами на ней уже есть легкий загар, хотя только конец апреля. Даже если бы Эрвин не знал наверняка, он бы понял, что человек должен много работать на свежем воздухе, чтобы выглядеть так… а еще очень мало есть. Может, это от недоедания Леви так и не смог перерасти свои 160 см, дядя у него высоченный. Но такие темы явно не стоит затрагивать вслух.

Эрвин опускается на пол, нашаривает под ванной пузырек, и молча, тронув Леви за плечо, подносит к его лицу. Леви поджимает губы, закрывает шкаф и выхватывает пузырек. Опять слишком резко, пусть даже это и Леви.

— И что он там делал?

Смит пожимает плечами.

— Уже не помню. Кажется, я как-то порезался бритвой, а потом забыл убрать обратно.

Леви пытается оттеснить Эрвина от зеркала, но тот уже берет ватный диск и кладет ладонь поверх руки Леви, сжимающей перекись.

— Дай я.

— Не надо. Я сам. Иди лучше лед еще подержи, — Леви дергает плечом, отводя руку в сторону.

Эрвин не отвечает, только заглядывает в глаза и требовательно тянет пузырек на себя. Леви смотрит немного исподлобья, но все же сдается под этим напором и с тихим вздохом садится на край ванны.

— Ладно. Смотри только кровью все не залей от перенапряжения.

Эрвин усмехается, щедро смачивая перекисью ватный диск.

— А ночью я и не заметил. Сильно было жутко?

— Ну как… Там не все лицо было в кровище, только челюсть залило, ну и зубы. Жутко было, когда ты скалился. Но в целом тебе шло… Ай.

Смит прошелся смоченной ваткой по содранной коже на щеке. Леви сжимает челюсти и больше не издает ни звука, пока Эрвин сосредоточенно водит диском по его лицу, мягко придерживая ладонью за шею, на которой змеится фиолетово-синий оттиск железной цепи. Смит то и дело кидает на него взгляд и в какой-то момент медленно проводит рукой вдоль шеи и вниз. Леви вздрагивает и чувствует, как к животу приливает жар.

— Как думаешь, мы не разбудили отца?

Эрвин неожиданно нарушает их уютное молчание. И поскольку в этот раз он совсем близко к лицу Леви, ему видно, как в глазах того на миллисекунду пробегает тень. Леви слегка качает головой. Эрвин останавливается.

— Почему такой взгляд? Что-то не так?

Тот снова отрицательно машет головой. Эрвин испытующе смотрит в его лицо, а затем откладывает ватку, отстраняясь.

— Ничего, Эрвин, — Леви неожиданно хватает его за запястье и затем несколько раз несильно сжимает его пальцы. — Я задумался, извини.

Эрвин ободряюще улыбается в ответ.

— Да я же только за мазью, чего ты так.

В доказательство он отходит и роется в ящике, пока не находит какой-то уже наполовину использованный тюбик. Леви сразу узнает этот гель. Он перманентная часть их аптечки уже лет так с двенадцати, когда они открыли в аптеке этот чудесный эликсир с обезболивающим эффектом. Всевозможные ссадины, синяки, ушибы, порезы, иногда и переломы для них, кажется, вообще никогда не были редкостью. Сколько там им было, когда они познакомились? Пять?

Эрвин возвращается с тюбиком, на ходу выдавливая густую массу на пальцы. Леви исподтишка любуется длинными фалангами, смазанными чем-то вязким, и как-то пропускает момент, когда Эрвин тянет их к его лицу. Пальцы не слишком аккуратно мажут по содранной коже, и Леви тихо шипит.

Смит тут же останавливается.

— Больно?

Вопрос — один из тех, на которые нельзя отвечать «да», если не хочешь потерять самоуважение.

— Нормально, — Леви морщится. Не от боли, от этого участливого тона.

— Хочешь поцелую, чтобы быстрее прошло?

Эрвин улыбается. Несложно понять, издевается.

— Иди ты, — Леви несильно пихает его в бок.

— Зачем так категорично? Давай попробуем! А вдруг поможет?

— Смит, что ты… — Леви хмурится, но Эрвин уже, смеясь, бросает гель в раковину, и, осторожно хватая его лицо, целует в синяк на виске, а потом быстро в нос, щеки, разбитые губы. — Эрвин блять… Да ну тебя, хорош. Хорош уже!.. Эррвин!!

Леви уворачивается, пряча лицо, и так чувствуя, что оно уже красное, как перезрелый томат. Ему жутко неловко со всей этой внезапной нежности, но оттолкнуть Эрвина он почему-то не может.

Тот тихо, но заразительно смеется, почти невесомо прижимаясь горячими губами ко всем открытым участкам кожи. И попутно так трепетно гладит его волосы, шею, руки, что у Леви что-то остро и сладко начинает тянуть в груди. В памяти некстати снова всплывает злосчастный листок бумаги, и Леви резко хочется все это прекратить.

Он перестает улыбаться (и когда только успел начать) и строго отодвигает Эрвина за плечи. Смит долго с нечитаемым выражением смотрит в его лицо, а затем кивает, успокаиваясь.

Остаток работы со ссадинами они проводят в полной тишине.

***

Все так же молча они гасят свет в ванной и возвращаются в спальню.

— Давай покурим, — бросает Эрвин через плечо, роясь в платяном шкафу.

Не ответив, Леви берет со стула свою куртку и нашаривает в кармане сигареты, пока Эрвин переодевается в треники и набрасывает на плечи старую застиранную рубашку.
За окном потихоньку начинает светать, хотя солнце еще не встало. Леви распахивает створки, и в комнату тут же проникает предрассветный холод.

С улицы пахнет лесом, речной водой и весенним запахом только-только начавшей прогреваться земли. Щебечут птицы и где-то далеко слышно надрывное кукарекание. Леви закуривает и садится на подоконник. Чуть погодя к нему неслышно присоединяется Эрвин.

Они сидят, свесив ноги с подоконника, и курят, наблюдая, как постепенно расползается предрассветная дымка, и небо на востоке окрашивается в ярко-алый. Леви понимает, что его трясет, как в ознобе, только когда Эрвин кладет руку ему на плечи и притягивает к себе греться.

— Ты горячий и дрожишь. Я принесу тебе куртку.

Эрвин порывается встать, но Леви удерживает его за рукав.

— Не надо. Еще немного посидим и спать.

Смит явно колеблется, но все же остается. Все слова снова тонут в утренней тишине. Ничего разительно не меняется, но в воздухе витает какая-то недосказанность. И Эрвин терпеливо ждет, когда Леви созреет для разговора. А Леви… и сам не знает, чего он медлит. Это похоже на заминку перед тем, как зайти в комнату к умирающему. Скорее всего, он уже мертв, но пока ты только держишься за ручку двери, обе вероятности существуют в равной мере, и можно цепляться за ту, которая предпочтительнее. Вот только ждать вечность невозможно.

Леви выбрасывает окурок в окно и, доставая следующую сигарету, бросает как будто между делом:

— Я видел твою анкету.

По Эрвину не видно, тронула его эта новость или нет. И Леви продолжает.

— Собираешься, значит, поступать в столицу? — Леви усмехается. — И давно сменил планы?

Эрвин тоже тянется за новой сигаретой, и Леви без слов подкуривает, как только Смит подносит ее к губам.

— Собираюсь, — без обиняков кивает Эрвин. Леви с трудом слышит, что он говорит дальше, застыв с сигаретой в зубах, как будто ошпаренный кипятком. — Я думал об этом уже давно, просто не говорил, пока это не было всерьез. — Эрвин выдыхает дым, пользуясь паузой, чтобы собраться с мыслями. — В чем смысл оставаться? Что здесь ловить, Леви? Один единственный колледж на весь городок, и всего-ничего профессий. Да и с этим, наверняка, возникнут проблемы. Меня сторонятся. Тебя сторонятся. Если нас и будут брать на работу, то неохотно. Я тут рос с детства, а в другой город ездил всего-то раз, и то с школьной экскурсией. Неужели тебе не интересно посмотреть, что там? — Эрвин кивает в неопределенном направлении. — Что где угодно, кроме здесь?..

Леви запоздало понимает, что от него ждут какого-то ответа.

— А как же… — осекся, — … твой отец? — Он произносит это таким сиплым голосом, что сам едва его узнает.

Эрвин отвечает мгновенно, значит — уже хорошо все обдумал, и у Леви окончательно падает сердце. Эрвин был склонен к праздным мечтаниям. Но если его речь начинала звучать, как военный план, шансов не было никаких. В планы Смит упирался рогом.

— Он поймет, — убежденно продолжает Эрвин. — Дети не могут вечно жить с родителями. Рано или поздно это должно произойти, он и сам понимает. Отец — довольно мудрый человек, ты же знаешь. Он разделяет мои идеи.

Леви молчит, хотя ответ в этот раз крутится на языке. Но он не может позволить себе таких высказываний. Еще в детстве один раз столкнувшись с реакцией Эрвина, он накрепко усвоил, что правда — далеко не всегда хорошо. А тема закрепилась в детской голове как табу.

В глазах плывет, и память почему-то подбрасывает кадр из зимней рыбалки — рыбу, которую резко вытащили из воды и бросили биться об лед. Судорожно пытаясь восстановить дыхание, Леви не знает, что вся эта мощная лавина, которая единым махом скатилась на него, называется отчаянием.

Леви исподволь глядит на Эрвина. Какой же он отвратительно воодушевленный сейчас. Смотрит себе куда-то за горизонт, выше родных сосен, и куда-то дальше того неба, что сейчас над головой. Леви с затаенной жадной злостью разглядывает его профиль, с этими светлыми вихрами на широком умном лбу, распухшим сливовым носом и лихо горящими светлыми глазами. Смотрит и думает с волчьей тоской, почему вся эта картина ощущается таким гребаным дежавю.

В душе поднимается слепая ярость.

Куда ты пойдешь, Эрвин? Неужели ты думаешь, что тебя не будут сторониться в больших городах? Ты никогда не задумывался, почему ты всех так пугаешь? Ты думаешь, что откроешь что-то новое и неизведанное? Нет, Эрвин. Ты откроешь только то, что ты психически больной. Завалишь первую же проверку. Что будешь делать, когда тебе в лоб скажут, что твой отец на самом деле давно мертв, а? Уже 13 лет мертв, Эрвин. Ты сможешь это принять? Тебя запрут в психушке, а я скончаюсь от тоски. Неужели все это того стоит? Неужели это все дороже меня?..

Леви, опустив голову, глядит вниз на гравий. Он представляет, как толкает Эрвина с подоконника. Как он летит вниз со второго этажа и ломает себе обе ноги. С поломанными ногами он еще не скоро сможет куда-то поехать. Но он ведь все равно уедет…

А если он сломает не ноги?.. Все внутри тут же холодеет от этой мысли, и Леви усилием воли заставляет себя вынырнуть в скверное настоящее. И понимает, что Эрвин смотрит на него. Лихорадочность, было нашедшая на Смита, ушла, и теперь в его взгляде настороженная обеспокоенность.

— А ты никогда не думал о том, чтобы уехать? — тихо спрашивает Эрвин.

— Нет… — Леви отвечает устало и прикрывает глаза, чтобы случайно не наткнуться на этот эрвинов вопрошающий взгляд.

Понятно. Значит Эрвин все-таки думал уехать вместе. Ха. Какой идеалист. И что же Леви там делать? Учиться? Леви умел все, чему можно было выучиться в их краях. Да только это «все» не включало в себя общеобразовательные предметы.

Если откровенно, он даже не собирался поступать в колледж. Даже не интересовался, что для этого нужно. В своей анкете планов на будущее он оставил короткое «работать». Работа включала в себя примерно то, что и так поручал ему дядюшка Кенни. Ломбард, займы под процент, выбивание долгов… В свободное время охота и рыбалка как спорт и экономия в одном флаконе. Разве что сутенерство Леви не собирался принимать как профессию в наследство, а в остальном все планы на будущее были кристально ясны еще с детства.

Только вот точно так же само собой разумеющимся казалось и то, что Эрвин всегда будет рядом.

Если задуматься, этого стоило ожидать. Просто задумываться Леви никогда не хотелось. Смит всегда был немного не от мира сего. Во всех смыслах.

Он лишился отца в четыре года. Когда они познакомились, им было пять, а о том, что у Эрвина на самом деле нет отца, Леви узнал в двенадцать. И до этого у него не возникало и мысли, что с его другом что-то может быть не в порядке. Эрвин говорил о своем отце так, словно тот был жив. У него были истории о старшем Смите, он всегда отпрашивался, чтобы выйти гулять, иногда, по его словам, отец что-то запрещал ему или давал указания.

Когда Эрвин стал водить Леви домой, они всегда здоровались с закрытой дверью гостиной, из которой днем, сколько Леви помнил, всегда доносился шум телевизора. Иногда Эрвин заходил туда и о чем-то вполголоса беседовал. Иногда приносил воду или чай. Жаловался, что он засиживается допоздна и портит себе здоровье.

За столько лет Леви столько слышал о мистере Смите, что, порой, ему действительно начинало казаться, что этот человек существует. У Эрвина была такая способность. Если он искренне во что-то верил, он мог убедить и остальных в реальности чего угодно. Поэтому в школе многие верили, что у Эрвина есть отец. Несмотря на то, что о его отсутствии знали абсолютно все — в прошлом он работал учителем в этой школе. В коридоре даже висела его фотография с годами жизни. Позднее их кто-то стер, и осталась только хвалебная надпись.

Разумеется, у Эрвина была опекунша, тетка по маминой линии, у которой самой было четверо детей. Когда Леви начал наводить справки, он узнал, что-то была даже не родная, а двоюродная сестра матери Эрвина, и они никогда особо не общались. Брать мальчика в дом тетя не хотела, но приглядывать согласилась. Первоначально, скорее всего, так и было. Леви даже помнил, как в детстве Эрвин жаловался, что к ним с отцом слишком часто приходит тетя и что она ему не нравится.

Но сейчас Леви уже очень давно не видел тетю Эрвина и не слышал о ней от него. Интересно, она знала, что Эрвин разговаривает со своим покойным отцом? Впрочем, когда он был ребенком, наверное, это не казалось таким страшным. Особенно, если тебе и нет особого дела до этого ребенка.

В результате с четырех лет Эрвин жил абсолютно один, если не считать тети, которая в детстве приходила проведывать его. И все это на сиротское пособие. Когда Леви впервые об этом узнал, он долго не мог поверить. И дело было не только в том, как это было возможно юридически. Здесь как раз Леви мало что удивляло.

Его детство тоже сложно было назвать благополучным, и все об этом знали. Сколько таких детей в маленьких городишках с родителями алкоголиками и наркоманами. Не то чтобы никому нет дела, но никто не бежит ими заниматься. Опекун есть — и ладно.

Удивляло скорее другое. Эрвин казался таким… благополучным. У него почти всегда была пусть старая, но чистая опрятная одежда. Ему нельзя было гулять позже девяти (хотя, порой, это правило игнорировалось). Он каждый день ходил в школу, он прилежно учился. Он читал много книг и советовал их Леви. И вот это все как-то совершенно не укладывалось в голове.

Эрвин говорил, что его всему учил отец. Но на деле получалось, что он каким-то образом смог все это сам, и в моменты такого осознания Леви ощущал смутное чувство гордости за него.

Но к гордости примешивалось еще многое. Они познакомились в детстве. И еще тогда, несмотря на то, что Эрвин казался самым обычным, дети как-то не тянулись к нему. Обычно странных бьют. Леви били. Но он довольно быстро сумел показать, насколько это себе дороже. Он дрался, как дикий зверек, зло и с несопоставимой его маленькому телу силой. А когда сил недоставало — запоминал и мстил. И в отличие от детей, которых воспитывали хотя бы кое-как, никаких моральных границ у Леви не было. Постепенно его тоже стали обходить десятой дорогой. На том они с Эрвином, видимо, и сошлись.

Эрвин подошел к нему первым. И этого мальчика в чистых шортах и подранных сандаликах почему-то вообще не смутило ни то, что Леви напоминал в том возрасте заросшую чупакабру, ни то, что на приветствие ему ответили взглядом отнюдь недобрым, ни, наконец, то, что новый знакомый игрался во дворе с заточкой.

Леви старался отцепиться от этой дружбы, а вот Эрвина по неизвестным причинам к нему тянуло. Леви даже не помнит, что именно его тогда подкупило. Возможно, то, что им кто-то впервые так искренне интересовался. У дяди он рос, как трава при дороге, и даже не представлял, как бывает иначе. А тут Эрвин с этой непонятной быстро растущей привязанностью, и бесконечными вопросами, и разговорами обо всем и ни о чем.

Им никогда не было скучно вместе. Они играли… Да, тогда они и начали играть. Конечно, не так, как сейчас, но во многом детство и определило направление этих игр.

У Леви было много недетских знаний и умений, а у Эрвина очень мощное воображение. Дети часто пытаются проецировать в реальный мир свои фантазии, вдохновляясь детскими книжками или мультфильмами. У Леви с Эрвином первым вдохновением стали книжки по истории, принадлежавшие отцу Эрвина. Леви не умел читать, а Эрвин мог, пусть пока и не ахти как. Он приносил их с собой на и медленно читал их для Леви вслух.

Те книги были написаны не для детей, и некоторые исторические сцены были расписаны очень ярко и даже слишком подробно. Вряд ли мистеру Смиту понравилось бы, узнай он, каким чтением в пять лет увлекался его сын. Но из этих книг они тогда подчерпнули многое. Они играли в партизан, шпионов, фашистов, в концлагеря, допросы… пытки.

Сейчас все их детские ролевые было даже как-то смешно вспоминать. «Говори, где танки!» Почему-то Леви очень отчетливо помнил этот детский требовательный писк. Наверное, потому что именно тогда Леви впервые в жизни боялся всерьез. Даже от дядиных побоев не осталось таких четких воспоминаний.

Малютку Эрвина, связавшего Леви и пытавшегося вырвать ему ногти, он запомнил ярко. И то, как шокирующе контрастно и вместе с тем с искренней теплотой его лучший друг, плача, обрабатывал ему руки перекисью и за что-то просил прощения.

Леви всегда подспудно чувствовал каким-то звериным чутьем, почему к Эрвину не подходят другие дети. Инстинкт самосохранения бил в набат еще тогда. Только вот бежать ему не хотелось. Леви и сейчас помнит, как смотрел на нездоровый блеск в детских голубых глазах, и точно не может сказать, почему тогда не торопился рассказать, где танки.

За столько лет они уже перепробовали так много и придумали столько сюжетов, что Леви иногда казалось, что в свои семнадцать он прожил уже сотни, тысячи жизней. И в каждой из них был Эрвин.

Леви осознавал, в его жизни нет ничего хорошего и не будет. Но есть ли разница, если любой сюжет с Эрвином становится реальностью? Если все преображается, когда они вместе. У Леви больше нет друзей, его не интересует, что происходит в его окружении, он не имеет понятия, что происходит во внешнем мире, но с Эрвином это не имеет и никогда не имело значения.

А что же теперь? Эрвин хочет уйти? Эрвин, которого Леви знает лучше, чем собственное отражение, хочет уйти?

— Поехали со мной.

…

Нервно дергается рука, и Леви еле сдерживается от того, чтобы не съездить ему по роже.

— Сдадим экзамены и поедем в город выбирать вуз. Я пойду на исторический, профилем потом выберу археологию. В большинстве колледжей его можно выбрать со второго курса, я узнавал. Так что у меня будет еще год на то, чтобы окончательно решить или передумать. А ты мог бы поступить в медицинский… или в любое другое место, где нужны естественные науки. У тебя есть способности, хотя ты никогда в это не вкладывался.

Леви косится на него из-за плеча, но не прерывает, пусть уж договорит.

— За несколько месяцев вполне реально подтянуть химию с биологией. Или вообще все, что захочешь. А не получится, все равно поехали. Поработаешь год, подтянешь предметы, а потом попробуешься на следующий год.

— Эрвин…

— Мы будем жить в общежитии или снимать квартиру. Я буду получать социальную стипендию и буду стараться хорошо учиться, так что с деньгами все будет нормально. Да, нам будет нелегко, но мы будем жить вместе. Будем приглашать друзей, гулять по городу, сходим в самый настоящий ресторан, как в фильмах, и еще прокатимся на колесе обозрения, я никогда…

— Эрвин, что ты несешь?

Он тут же внезапно затихает.

Леви с оторопью в сердце ждет продолжения, но, к счастью, его не следует. Он трет уже красные глаза и снова непонятно зачем роется в карманах. Хоть утопись в этом никотине, что это изменит. Если сигареты успокаивают, то куда уж больше. Леви бы выжать хоть какую-то краску в голос и тень в лицо. Только где уж там.

Он не смотрит на Эрвина, видит только его большие ладони, крепко сжимающие колени. А ведь он нервничает. И ждет ответа. Леви бы и рад его дать. Он столько может сказать…

Ненависть копится черными клубами, наждачкой натирая горло.

— Что ты несешь? Разливаешься тут, как… сладкая патока. А под ней дерьмо, — Леви цедит каждое слово с трудом, длинные речи это не его. — Так не будет, Эрвин. Ни хрена так не будет.

Эрвин дышит как-то тяжело, загнанно, но молчит. И Леви продолжает.

— Все, что я умею, ты знаешь… Могу рыбу ловить, капканы ставить, могу деньги считать, могу пригрозить так, что другие научатся. Ну и всякое. Я могу выжить здесь, а там что, там другое нужно. У меня нет иллюзий насчет себя. Такие, как я, в больших городах или остаются чернорабочими, или берут нож и идут воровать. И ты думаешь, у тебя шансы лучше? Да, ты умный, Эрвин, и может, даже поступишь в свой колледж, куда захочешь. Но давай начистоту. Что если ты там вытворишь что-то… в своем духе. Что если решат, что тебя надо лечить? Здесь-то никому дела нет, а там не знаю. А если на это еще и деньги нужны, ты думаешь, я буду отсиживаться? Я всеми правдами и неправдами достану сколько надо. Так и кончим. Я в тюрьме, ты в психушке. Вот наше светлое будущее в столице!

— Леви хохотнул.

Эрвин молчит слишком долго, и Леви не выдерживает и с некоторой опаской бросает на него взгляд. Тот сидит, опустив голову, и так сильно кренится вперед, что его хочется схватить за пояс.

— Леви, ты не прав, — такой убежденностью можно гвозди забивать. — Я все это знаю. Я знаю, что по документам отец мертв.

Леви изумленно округляет глаза.

Что?..

— Он больше не может работать. И придумал это все, чтобы мы не умерли с голоду. Я знаю, что в городе нельзя будет упоминать, что он жив. Да я и не собираюсь разбрасываться этим направо и налево. Чему ты так удивляешься? Или ты думал, что, получая пособие, я не помню о том, что все считают отца мертвым?

Эрвин умеет удивлять.

Это звучит даже убедительнее, чем правда. Действительно, мальчик, росший абсолютно один с четырех лет, что за глупость. Однако Леви точно знает. Здесь больше никого нет. Но если даже ему захотелось поверить…

— Ты, по твоим словам, больше ничего не умеешь. Леви, ты не пробовал, — Эрвин жестко смотрит ему в лицо. — Ты самый способный человек из всех, кого я знаю. Будь то, как сети ставить или тригонометрию решать, тебе стоит показать один раз, и ты тут же схватываешь. Ты просто никогда не тратишь время на то, что тебе не надо.

— А мне надо?

— Надо. Ты больше, чем это все, — Эрвин лихорадочно делает полукружье рукой, и Леви в который раз начинает переживать, что он свалится с этого подоконника. — Мы больше.

У Леви пересыхает в горле. Возможно, от неизвестно какой по счету скуренной сигареты. Не хочется думать, что это симптомы попадания под чье-то влияние.

— Эрвин, это тебе оно какого-то черта надо. А мне нет. Если тебе так приперло мир посмотреть, давай подкопим и поедем в гребаное путешествие. Но жить будем здесь. Здесь я все знаю. Здесь я не пропаду и тебе не дам пропасть.

— Здесь я пропаду.

Они затихают. Но воздух между ними такой заряженный, как будто спор продолжается, только без слов.

— Я не могу больше в этом доме, — тихо говорит Эрвин.

— … Так давай построим новый.

Он мотает головой.

— Не только в доме. Мне тошно уже от этого места. Знаю, что по-детски звучит. Мне кажется, здесь мы в чем-то вязнем. В чем-то нехорошем, Леви.

Леви не отвечает, хотя хорошо понимает, о чем он говорит.

В «чем-то» — это в тихом безумии Эрвина. Если они уедут, ему, действительно, может стать лучше. У него появятся друзья, новые интересы, занятия… В которых совсем необязательно найдется место для Леви. Это омерзительно, но на самом деле Леви не хочет, чтобы Эрвину становилось лучше. Чтобы к нему начали тянуться какие-то другие люди. А время заполняли какие-то его дела. Не хочет, чтобы он уезжал на какие-нибудь раскопки. Не хочет, чтобы он смотрел куда-то, кроме Леви и их общего мира.

Это напоминает давний эпизод из их детства, когда они, гуляя, заблудились в лесу. Они пробыли там почти неделю, их даже никто не искал. На седьмой день они выбрались. Грязные, изодранные, с температурой и в бреду, с пересохшим горлом от того, что в последний день не пили и не ели ничего, кроме ягод.

Леви очень смутно помнил, что они делали эти семь дней. Помнил только, что когда лес стал реже и солнце ярче, он почему-то не испытывал радости. Они были, как в кошмаре, где, кроме них, все вымерло, и каждый день грозил вполне реальной смертью.

И все же это было лучше. Лучше, чем весь этот, мать его, прекрасный мир с морем возможностей, от которых так загорается Эрвин.

Рука Эрвина тянется и горячо стискивает его ладонь.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Не думай об этом, я никуда не уйду. И если ты не согласен, я не поеду. А если согласишься… может быть все, что угодно. Но со мной будет иначе. Ни о чем не думай и не переживай, просто верь мне. Я нас выведу, как тогда в лесу.

Леви усмехается.

— Мне понравилось в лесу.

— Мне тоже. Но если бы мы оттуда не вышли, мы бы сгинули.

Над лесом вовсю светит яркое, но холодное солнце. Эрвин сходил за пледом, они, не сговариваясь, укутались в него и так и продолжили сидеть на окне.

Держать тебя все равно что пытаться удержать рукой уходящий корабль. Можно только запрыгнуть на борт и встать у руля. Не знаю, куда нас занесет, но мир определенно изменится, получив тебя, Эрвин.

И я изменюсь, чтобы быть рядом с тобой.

@темы: АТ, шингеки, Эрвин Смит, модерн-АУ, эрури, Леви Аккерман

---

На привязи

Канон: "Атака титанов"
Название: На привязи
Автор:  Kirche Kath.
Бета:  Nanbala
Персонажи: Кенни Аккерман/Ури Райсс
Рейтинг: PG-13
Направление: слэш
Жанр: модерн-АУ, романтика, драма, больничная тема
Предупреждения: лёгкая нецензурная лексика
Размер: мини
Статус: закончен
Описание: Современное АУ, где Ури Рейсс - мэр города, а Кенни - его главное доверенное лицо по... "неофициальным" вопросам. История о том, как сблизились два совершенно разных человека.

Вся эта придурь началась с инфаркта. С чего ещё должна начинаться придурь, если мы говорим о Кенни? Инфаркт случился у Ури, причём в самом неподходящем месте. Они возвращались из мэрии на машине, Ури был за рулём. Он увлеченно говорил, Кенни внимательно слушал.

Привычная для них расстановка ролей. Даже в сорок голос Ури звучал мягко и музыкально. Тем не менее, в тот вечер он задребезжал, как расстроенное пианино. Это было первое, что заметил Кенни. Вторым была запрокинутая белая шея и рука, смявшая рубашку у сердца. Чем Кенни не был обделён, так это быстрой реакцией. Именно она и спасла их обоих на оживленной автостраде. Пинок по тормозу, вывороченный руль и недовольный скрип шин. Странно, но шумный свистящий звук, с которым босс хватал воздух, показался Кенни гораздо громче.

— Вот блядь! — Кенни вытолкнул тело на свежий воздух. Оно, как мягкая кукла, нелепо вывалилось на газон. Кенни выматерился ещё раз, но более цветисто, и коршуном взвился над шефом.

Двумя руками бил в грудь, как умел, воспроизводя массаж сердца, который никогда не делал, и одновременно ругался на диспетчера скорой в телефон, зажатый между плечом и ухом. Подробности Кенни не удалось запомнить. Перед глазами только даже сейчас стояли вытаращенные глаза босса, его искривленное мукой лицо и ритмично дергающееся под ударами тело.

Дерьмо началось тогда, когда это лицо однажды Кенни приснилось. Не обычное его, спокойное и умиротворённое, как у будды под каннабисом. А то. С открытым ртом, хватающим воздух, и пересохшими губами, и выражением страшной боли. Дерьмо заключалось не в том, что Кенни это снилось. А в том, что после таких снов всегда хотелось дрочить. И вот это, пожалуй, было, внезапно…

Скорая подоспела быстро, стоило упомянуть имя мэра. И, как-никак, это не жалкий город, в котором рос Кенни. В Нью-Йорке дела с таким обстоят серьезнее. Словом, Ури быстро забрали. И Кенни, как его верная гончая, поехал следом.

В конце концов всё обошлось. Ури лежал несколько дней в отдельной вип-палате. Кенни стабильно приходил каждый день. Если по-честному, он толком и не уходил, слоняясь зачем-то по коридорам в неприемные часы, словно что-то держало его невидимой привязью. Кенни без особых моральных терзаний немедленно ткнул себя в факт — это жалко, и больше к нему не возвращался. Впрочем, и до сведения босса он этого тоже не доводил.

«Ну и хуево же ты выглядишь», — резюмировал Кенни, увидев его в палате в первый раз. Ури молча усмехнулся и сказал «спасибо», не за комплименты, само собой. А Кенни кривовато оскалился в ответ.

Ури довольно скоро добился выписки. Врачи прописали ему постельный режим и отпустили с миром. Домой его вёз Кенни. Кенни же помог ему выбраться из машины. Кенни проводил его до порога. Кенни и зашёл за порог, не получив приглашения, как, впрочем, и возражений.

Вот здесь и начались эти сны. Каждый день они наполнялись деталями. Кенни видел, будто наяву, как заламывает хозяйскую руку, как просовывает колено между сведенных ног, как берётся за светлые волосы и вжимает своими узловатыми пальцами голову в матрас. Как мэр задыхается от криков и стонов, пачкая слюной одеяло и свой подбородок.

Кенни бы понял себя, если бы хотел просто причинить ему боль. Но Кенни был честен с собой — ему хотелось не этого. Не только этого.

Неделю Кенни практически жил с Ури. Они оба знали, что ему не так уж была нужна сиделка, но они всегда обходили эту тему в своих разговорах. А разговоров выдалось много. У Ури в принципе было два состояния: спокойно-медитативное и воодушевленно-фанатичное. На последнее Кенни мог смотреть часами, упрямо игнорируя гулкое биение сердца в груди. Именно оно и нападало на Ури чаще обычного на этой неделе. Они обсудили мир, политику, войну, бога, душу, верность пути… И темы не планировали убывать. Когда Ури начинал так говорить, Кенни всегда становилось интересно, откуда горит столько энергии в его тщедушном теле. И что должно было пойти не так, раз эти слова предназначаются для такого отброса, как Кенни.

То был воскресный вечер. Кенни это точно запомнил. Ури ещё порывался с понедельника ехать в мэрию, а Кенни доброжелательно, но вполне серьезно пообещал проколоть ему шины.

Ури лежа читал какие-то документы, когда Кенни вытряхнулся из душа, высушивая волосы полотенцем. Он бы мог не заметить, если бы не привык смотреть. А взгляды Ури, даже случайные, он всегда чувствовал шкурой. Вот только этот не был случайным. Ури быстро отвёл взгляд, уткнувшись в бумаги. Но Кенни уже всем корпусом повернулся, подобравшись, как дикое животное.

О семье Кенни и Ури говорили раз. И то недолго. Кенни вбросил вопрос о том, почему же Ури не женился, раз так ратует за семейные ценности. Сухой ответ «не хотел» оборвал тему, и Кенни не вдавался в причины. Вот, кажется, и пришло время спросить. Такие вещи Кенни чувствовал интуитивно и относился к ним с насмешливой брезгливостью. Но тут, конечно, нужно было быть аккуратным.

Со свойственной ему тактичностью, Кенни навис над шефом и бахнул в лоб:

— Ури, ты случайно не пидор?

Ури очень медленно поднял глаза. Он лежал, откинувшись на подушках. В светлых домашних брюках и мягком свитере. Ему было за сорок, но тело выглядело на двадцать пять. У него было невероятно светлое благородное лицо, какие обычно рисуют на иконах. Аккуратные чистые светлые волосы. Вокруг глаз на тонкой, как пергамент, коже залегли глубокие преждевременные морщины. Но это всегда оставалось без внимания из-за того мощного впечатления, которое производили светлые, почти как у слепого, глаза. Молчание длилось так долго, что Кенни отметил всё это заново. Чёрточку за чёрточкой портрета, на который не мог перестать залипать. Придурь, не иначе. Кенни не относил себя ни к какой лиге. Он просто знал, звериным своим чутьём знал, что намертво повязан. И если всё уже произошло, то на кой-задаваться вопросами.

— Неслучайно, — голос прозвучал так неожиданно, что Кенни поначалу даже не понял, к чему он это. — Всё так. Что дальше?

Ури без страха смотрел в лицо своей верной бродячей псине, которая — все так говорили — просто ждёт момента вцепиться ему в лицо, почувствовав слабый надлом. Ури смеялся над этими словами, Кенни слышал: «Тогда ему стоило сломать мне хребет уже очень давно». Было несложно понять, что Ури имел в виду. Только он был не такой, совсем не такой. Слабые люди не смотрят такими глазами в лицо дядюшке Кенни.

«Что дальше?» Бродячая псина, действительно, вцепилась в лицо своего хозяина. И ласковая рука нерешительно трепала её по холке.

@темы: АТ, шингеки, модерн-АУ, Кенни Аккерман, урикен, Ури Райсс

---

Спасибо команде WTF Fantastic Beasts 2019!)))

@темы: фб

---

Разговоры об утках, медсёстрах и зегинских послах

Примечание

Затрудняюсь ответить, что я хотела сказать этим текстом. Попытка понять, как я сама вижу алвадик и дружбу Марселя и Рокэ в будущем.
История является частью всё того же модерн-АУ с той веткой событий, где Дик благополучно уполз и мирно и счастливо живёт с Алвой (хотя про "мирно и счастливо" мы ничего не знаем).
В фокусе крепкая мужская дружба, алвадик проходит довольно фоном.
Присутствуют не слишком приятные больничные сцены без детального описания)

Канон: "Отблески Этерны"
Название: Разговоры об утках, медсёстрах и зегинских послах
Автор:  Kirche Kath.
Бета:  little-ice
Персонажи: Рокэ Алва, Марсель Валме, Лионель Савиньяк, Ричард Окделл, фоном алвадик и Марсель/ОЖП
Рейтинг: G
Направление: джен (с элементами слэша ясен)
Жанр: модерн-АУ, дружба, драма, юмор, повседневность, ER и, наверное, hurt/comfort
Размер: мини
Статус: закончен
Дисклеймер: все права принадлежат Камше
Описание: Ничто не вечно под луною, и Наше Всё не исключение. После очередного бокала "чёрной крови" Рокэ Алва попадает в больницу.

Вечер тёк привычно и лениво. Рокэ сидел в кресле с бокалом «Чёрной Крови» в руке, закинув ногу на ногу, и что-то набирал на нетбуке. Дикон, уютно забравшись с ногами в противоположное кресло, листал ленту «Кэртиграма».

Приятную тишину нарушил звон битого стекла. Дикон от неожиданности выронил телефон. Алва, ещё мгновение назад сидевший прямо, странно завалился на бок, дёргаясь и хватаясь за сердце.

— Создатель… Рокэ! — Дикон подскочил, не особо задумываясь отшвырнул съезжавший с коленей Алвы нетбук и в ужасе схватил его за руку.

Алва сотрясался в каких-то спазмах. Дик удерживал его за плечи, на периферии проносились мысли о том, что нужно позвать слуг, нужно позвонить, нужно, наверное, оказать какую-то первую помощь. Но он смотрел в запрокинутое лицо Рокэ и не мог заставить себя оторваться и уйти.

— Скорую… — голос звучал хрипло и надсадно, как будто с сильного похмелья. — Скорую вызови… И позвони Валме или Лионелю…

***


За столько лет совместного проживания в доме Рокэ Дику ни разу не удалось побывать в местной больнице. Видимо, всё когда-то случается в первый раз. Он так и не запомнил, как выглядел светлый коридор реанимации, в котором ему пришлось просидеть много часов кряду. Помнил кулер с водой, к которой не притронулся, и огромные настенные часы, время на которых тянулось удушающе неторопливо.

В соседнем коридоре раздавался резкий голос Лионеля, который то допытывался до чего-то, то откровенно приказывал. Рокэ сказал звонить в скорую, а потом Лионелю или Валме. Ричард, нашедший в себе силы добраться до телефона, на всякий случай позвонил всем. Скорая, услышав имя Алвы, приехала, вероятно, в рекордные сроки, но Дикону всё в тот вечер казалось слишком медленным. Всю дорогу до больницы он сжимал в ладонях пальцы Рокэ и не думал, совсем не думал о том, что этой ночью Алва мог и…

Всё стало немного лучше, когда приехал Лионель. Выслушав путаные объяснения Дика по телефону, он спросил только, куда повезли Рокэ, и, услышав ответ, сразу нажал на отбой. Через двадцать минут он был на месте и за последние два часа, кажется, успел поднять весь больничный и не только персонал. Они с Лионелем никогда не ладили, но сейчас Дикон даже чувствовал к нему что-то сродни благодарности. Он бы не знал, куда звонить и кого спрашивать, но Лионель, кажется, успешно справлялся с этой задачей и без него. Сам Ричард чувствовал, что физически не способен далеко отойти от палаты.

В коридоре раздалась знакомая и уже наверняка осточертевшая многим телефонная трель.

— Валме! Где тебя кошки носят? И зачем ты выключил телефон?

Ричард вздрогнул. Он звонил Валме, как Рокэ и просил. После длинной череды гудков тот ответил неуместно жизнерадостно для таких обстоятельств, а, выслушав, порекомендовал звонить Лионелю и, не прощаясь, оборвал звонок. Зачем Рокэ понадобилось, чтобы Дик позвонил виконту Валме, для самого Ричарда так и осталось загадкой. Марсель Валме был человеком, чья политическая должность говорила, скорее, об очень влиятельных друзьях и хороших связях, чем о каких-то реальных талантах.

— Что значит «сейчас»?! Ты говорил мне это два часа назад. … В каком ещё аэропорту? …Марсель, Леворукого ради, что ты забыл в Зегине?.. А, ты уже в Олларии. На крыльях, что ли, долетел? … Ладно, избавь меня от подробностей. Нет, не совсем избавь. Про Зегину потом. … Обследовали. Ну, доигрался наш бессмертный сорвиголова, словил себе инфаркт.

Тут Ричард прислушался, безотчётно стиснув руки в кулаки.

— Да, ишемическая болезнь сердца — почти сто процентов. Причём доведена до острой формы. … А чья ещё? Ты знаешь, никогда не поверю, что он не чувствовал никаких симптомов — «Чёрной крови» стакан и нет проблем. … Да, сейчас стабильное, но в ближайшее время нужна операция.

Дикон закрыл лицо руками. А ведь он замечал, что Рокэ как-то странно часто дышал даже после небольшой прогулки, а после секса иногда очень сильно бледнел и сжимал челюсти, или оставался подолгу дома и мог несколько часов сидеть неподвижно с каким-то странным выражением лица и пить, пить, пить не переставая. Он должен был что-то сказать ещё тогда! Но как-то уж так повелось у них: Рокэ всегда знал, что делал. И уж тем более неловко было бы намекнуть на состояние здоровья, Дик-то думал, что это просто влияние возраста. Не хотелось его обидеть, когда наконец-то после стольких лет у них всё стало хорошо. И вот теперь он сидел возле реанимации. Ну ничего! Как только Рокэ выпишут, всё будет по-другому. Если выпишут… но Дик предпочитал не думать больше ни о каких вариантах.

Разговор в коридоре уже несколько минут как прекратился. После упоминания операции Дик не слышал уже больше ничего. Нужно было, наверное, спросить Лионеля, но подходить к нему было страшновато. Старший Савиньяк и раньше казался пугающим в определенные моменты, но настолько злым Дикон видел его впервые. Он не повышал голоса, но резкие интонации и мрачное лицо с криво скошенной улыбкой сейчас очень напоминали Рокэ перед тем, как он доставал пистолет и пускал кому-то несильно везучему пулю в лоб.

Телефон снова зазвонил, и Дик напряг слух, потому что в этот раз Лионель говорил на пару тонов ниже.

— Ну что? — на другой стороне, очевидно, что-то долго втолковывали. — Нет, нельзя. Я знаю, что не самая лучшая, но перевозить его небезопасно, я уже спрашивал. Проще пригнать специалистов сюда. Ещё раз, какие фамилии? … Запомнил. Ничего, поработает и в выходной, раз хороший. Ты-то когда будешь? … Да не торопись уже, я всё сделаю. … Ну как знаешь. Тогда жду.

Закончив разговор, Лионель набрал кого-то ещё, судя по разговору, своего помощника. Дик прикрыл глаза и вцепился в волосы. Ничего не нужно было спрашивать. И так было понятно, что Рокэ нужно оперировать, и Лионель делал для этого всё необходимое. Оставалось только ждать. Очень тихо Дикон зашептал полустершиеся из памяти молитвы. Только бы всё обошлось.

***


Валме влетел в коридор через четверть часа, принеся с собой заполнившие больничный коридор запахи шадди и чего-то свежеиспеченного. Лионель обернулся на звук и быстрыми шагами сократил разделявшее расстояние.

— Наконец-то. Я уже всё сделал, зачем ты пришёл?

Валме лучезарно улыбнулся, как будто услышал теплейшие слова в своей жизни.

— Чтобы принести тебе шадди, разумеется.

Лионель с сомнением покосился на дымящийся бумажный стаканчик, приобретенный, очевидно, в ближайшем автомате, но всё же осторожно взял его двумя пальцами.

— Где он сейчас? — улыбка непроизвольно спала с лица Марселя.

— Готовят к операции.

— Ты дозвонился до врачей, которых я тебе рекомендовал?

— Да. Дюпре доставят с минуты на минуту, остальные уже здесь, будут ему ассистировать.

— И когда начало?

— Как только привезут Дюпре, можно будет сказать точно. Торопиться нужды нет, состояние Рокэ стабильное, пусть лучше как следует подготовятся.

Марсель понимающе кивнул. Лионель умолк, застыв и так и не притронувшись к шадди.

— Сядь уже, — Марсель усмехнулся и дёрнул Ли за полу пальто. — В ногах правды нет — Его Величество херни не скажет.

Свободных скамеек не было, поэтому они пристроились к какому-то эру, который, бросив неуверенный взгляд на лица, то и дело мелькавшие в новостях, переместился в более спокойное место.

Марсель вытянул ноги и тут же принялся расстёгивать пальто. Лионель только сейчас заметил, что тот весь мокрый от пота. Бежал, что ли? Ну нет, легче было бы заставить ызарга полететь.

— Итак, всё, что могло быть сделано, уже сделано?

Лионель пожал плечами, размышляя, стоит ли позвонить и узнать, где доктор, прямо сейчас, или подождать ещё пять минут.

— Значит, теперь только ждать, — облегчённо вздохнул Марсель. — Как же я всё-таки вовремя.

В ответ раздалось многозначительное хмыканье.

— Ты ж, поди, ничего не ел?

— Имеет ли отношение твой вопрос к запаху из твоей сумки?

— Вполне прямое.

— Это пирожки?

— Это беляши.

— Давай сюда.

После непродолжительного шуршания бумажным пакетом министр внутренних дел совершенно некуртуазно вгрызся в сочившийся маслом беляш. Проходившая мимо медсестра покосилась на них, но не сказала ни слова. Не то чтобы кто-то был этому удивлён.

— А где, кстати, Ричард? — Марсель заозирался по сторонам.

Лионель, прожевав очередной кусок стремительно исчезавшего беляша, ответил:

— Сидит прямо возле палаты.

— И как он там?

— Не имею ни малейшего понятия.

Марсель взял второй стакан уже подостывшего шадди и бумажный пакет и тяжело поднялся.

— Схожу посмотреть, подаёт ли он признаки жизни. Это туда по коридору?

Восприняв молчание знаком согласия, Марсель зашагал в предполагаемом направлении реанимационной палаты.

Ричард действительно нашёлся в том коридоре. Он всё так же неподвижно сидел и невидяще глядел в стенку перед собой.

— Здравствуй, Ричард, — обозначив своё присутствие, Марсель опустился на лавку рядом с мальчишкой. «Мальчишке» было уже под тридцать, но по-другому воспринимать его у Марселя всё ещё не получалось. В конце концов, это наводило на не слишком приятные размышления о собственном возрасте.

Ричард слабо дёрнулся и, подняв голову, тут же её опустил.

— Эр Валме. Вы всё-таки приехали…

— Летел на крыльях, — Марсель протянул бумажный стакан. — Шадди?

— Нет, благодарю.

— Внизу ещё можно взять кипяток.

— Что с Рокэ? — пальцы Ричарда нервно сжали колени.

— О, не переживай. Его будут оперировать лучшие врачи с лучшим оборудованием. После его ждёт не менее лучшая вип-палата с самым достойным для этой больницы персоналом.

Окделл сжал побелевшие губы и произнёс неожиданно твёрдо:

— С ним всё будет хорошо.

— Ну, разумеется, с ним всё будет хорошо. Все заинтересованы в здоровье Его Величества… кроме разве что Его Величества.

Ричард кивнул, так и не посмотрев на своего собеседника.

— Так что пока от нас ничего не зависит, расслабься ненадолго, поешь и выпей шадди. У меня с собой великолепные беляши. Министр Савиньяк, по крайней мере, остался ими доволен.

— Нет, спасибо, я не хочу.

Марсель бросил усталый взгляд.

— Впереди ещё целая ночь. Будет неприятно, если к её окончанию ты составишь Алве компанию.

Ричард только упрямо замотал головой и закрыл голову руками, видимо, окончательно уходя в себя. Чувствуя себя бабушкой, принимавшей в гостях непутевого внука, Марсель потратил ещё несколько минут на увещевания и, махнув рукой, оставил коридор реанимационной палаты.

К этому времени Лионель, уже расправившись с беляшом, чинно попивал шадди, беседуя с кем-то по телефону. Марсель, быстро уловив тему разговора, дождался его окончания и тут же осведомился:

— Он приехал?

— Приехал. Через полчаса обещают начать, Рокэ сейчас перевезут в операционную палату.

Марсель кивнул и расположился рядом.

— Если одного беляша было мало, чтобы удовлетворить твои аппетиты…

— Мне хватило. А что Ричард?

— Решил погибнуть смертью храбрых от голода и жажды, я не смог ему помешать.

— Оставь его.

Министры молча пили шадди и наблюдали за суетой больничного персонала. Из ближнего коридора раздалось тарахтение, и мимо пронеслись санитары с каталкой, на которой и за несколько метров угадывалась знакомая темноволосая шевелюра. За санитарами тенью проскочил Ричард. Валме и Савиньяк проводили их глазами и, не сговариваясь, разом выдохнули.

— Ну теперь всё. Ждать три-четыре часа, ты говорил? Значит, где-то в четыре-пять утра они должны закончить.

— Приблизительно. Если всё пройдёт гладко — да.

— В общем, после пяти утра можно начинать волноваться.

— Чтоб тебе кошки язык оторвали, Валме. Там лучшие врачи, какое волноваться.

— Тебе будет грустно без моего языка.

— Я как-нибудь переживу.

— Но я ведь буду бесполезен как политик, ты не можешь этого допустить!

— Это минус. Но не беспокойся, я найду, кем тебя заменить.

— Как это бесчувственно с твоей стороны.

— Кстати, об этом, — Лионель понизил голос. — Я что-то не припоминаю, чтобы Алва давал тебе отпуск. И служебной командировки у тебя тоже не намечалось.

Марсель поморщился.

— А я-то надеялся, что ты забудешь. Кто же знал, что именно в этот момент Рокэ решит осчастливить своим присутствием реанимацию.

— Не сбивай меня с толку. Я пока ничего не говорил тебе предпринимать. Зачем ты туда поехал, и почему я узнаю об этом случайно?

— Обстоятельства повернулись удачно, грех было бы упускать, — туманно протянул Марсель. — Не напускай такой угрожающий вид, я собирался рассказать тебе по возвращении.

— Как чудесно. Впредь окажи любезность, оповещай меня о таких важных вещах заранее. Это ведь то, что я думаю?

— Лионель, я вынужден напомнить, что всё-таки не являюсь твоим подчинённым лицом, — голос Валме приобрел неожиданно металлические нотки. — Я осознаю необходимость согласованных решений, однако не думай, что можешь меня отчитывать. Это пока дозволяется только моему папеньке. Ну и Его Величеству по настроению.

Лионель нахмурился, но продолжать не стал.

— Так всё идёт хорошо?

— Пока да, — со значением улыбнулся Валме, и Лионель усмехнулся.

— Когда нам ждать продвижений?

— Всё пока довольно хрупко, но «сторона» явно заинтересована, так что можно скромно надеяться на успех.

— Так когда?

Валме вздохнул.

— Дай мне три месяца. И много служебных командировок.

— Хорошо. Зайдёшь ко мне на днях.

— Рассказать всё в деталях? — Марсель рассмеялся. — Будет несколько неэтично.

— Те детали, так уж и быть, можешь оставить при себе. Мне нужно…

— Да-да, я тебя понял. Пожалуй, перенесём этот разговор. У тебя завтра ведь много дел?

Лионель красноречиво вскинул бровь.

— Согласен, риторический вопрос. Тогда, раз Рокэ уже погрузили на операционный стол — думаю, ты уже можешь ехать домой.

— И оставить его?

— Ты торчишь здесь уже несколько часов, и тебе рано вставать. Поезжай, я сам прослежу.

Лионель на несколько секунд задумался, но всё же кивнул.

— Ладно, — он поднялся и, схватившись за служебный портфель, притормозил. — Марсель. Если что-то всё-таки пойдёт не так, ты мне сразу…

— Если что-то пойдёт не так, я выдерну Рокэ даже из Заката. А потом тут же тебе позвоню, — Марсель искренне широко улыбнулся, и Лионель почувствовал себя спокойнее.

— Тогда удачи.

— Мне? Ему?

— Всем.

Они пожали друг другу руки, и Лионель поспешил на выход.

***


Следующие несколько часов Марсель провёл с присущим ему фамильным спокойствием, невесть как с комфортом умостившись на жёсткой больничной лавке с прямой стеной, заменившей ему спинку стула. На коленях был пристроен рабочий ноутбук, и, со всем возможным вниманием погрузившись в чтение отчётов, Марсель старательно избегал дурных мыслей и беглых взглядов на часы. К пяти утра он успел уже выпить то ли восьмой, то ли десятый стаканчик шадди из больничного автомата. Шадди был прескверным, но за неимением лучшего Марсель хотя бы так поддерживал голову в бодром состоянии.

Некстати вспомнился давным-давно почивший премьер-министр Дорак. Тот тоже имел обыкновение засиживаться с документами до рассвета в ожидании дурных или благих вестей. Тоже пил много шадди и тоже жаловался на его вкус. Как много воды с тех пор утекло, а привычки министров со временем не менялись.

Марсель задумался, пытаясь понять, откуда он знает такие подробности жизни премьера Сильвестра — и вспомнил: бессонная ночь, тяжкий разговор, вино и письмо, сентиментально написанное от руки. Вечер из прошлой жизни. Там, где была опасность, где политика ещё казалась приключением, где Рокэ воевал и смеялся с волчьей тоской в глазах, а Марсель, в душе робея, ещё не лез ему в душу, шутил и балагурил, и больше всего на свете мечтал стать его другом.

«Кончилась эпоха». Задумавшись, Марсель непроизвольно набрал эти слова в ответе на отчёт.

— Разрубленный змей, — вполголоса пробормотал виконт, раздражённо удаляя всю строчку.

То был вечер, когда пришли вести о смерти Сильвестра, а с ними и окончание мирной эпохи, смятение в столице, скоропалительный отъезд Рокэ из Фельпа и одна из самых мутных ночей в жизни Марселя с ни чем не объяснимым предчувствием конца.

По спине невольно пробежал холодок от глупых мыслей о предзнаменованиях и параллелях, и Марсель, досадуя на себя, захлопнул ноутбук. Пять утра. Пора было начинать волноваться.

***


В пять двадцать пять операция завершилась. Успешно.

Марсель, не чувствуя под собой земли, допрашивал измотанного вконец доктора Дюпре. Ричард, раз за разом перебивавший вопросом «Можно ли сейчас увидеть эра Рокэ?», также не прибавил жизни доктора счастливых минут. Нет, нельзя. И сейчас нельзя. И через час тоже нельзя.

Наконец, Марсель догадался отослать Ричарда проверить, в какую палату перевозят больного, и дело пошло быстрее. Выяснив всю информацию о последствиях операции, условиях, часах приёма и других важных мелочах, он, улыбаясь, осведомился, в какой форме ныне врачи принимали благодарность. Получив предсказуемо отрицательный ответ, Валме распрощался с доктором и тут же, ухмыляясь, отправил указание помощнику проследить, чтобы все принимавшие участие получили приличествующее вознаграждение.

Последним заданием на это утро была короткая смс Лионелю:

«Всё в порядке. Только что перевезли в вип-палату. Жить будет, и даже долго».

Ричарда Валме предсказуемо поймал возле палаты Алвы.

— Так и думал, что найду тебя здесь. Ты ведь без машины? Пошли, отвезу тебя домой.

Ричард Окделл, который не спал, не ел и, кажется, не пил всю ночь, упрямо помотал головой, неизвестно как ещё удерживавшей прямое положение на тонкой шее. Валме взглянул в эти тёмно-синие (отнюдь не из-за цвета радужки) глаза и ощутил внезапный прилив раздражения. Осознав, что продуктивно разговаривать с Ричардом возможно, только хотя бы на пару минут став Рокэ Алвой, Валме, больше не слушая возражений, потянул того к выходу, уже вполне по-валмоновски заговаривая зубы о том, что вообще полезно мыться по утрам и вечерам, что спать на лавочке в больнице дело, возможно, благородное, но совершенно бесполезное, что Алва проспит ещё минимум часов двенадцать и что лучше бы Ричарду в этот момент выглядеть готовым бодро и достойно прийти на помощь, чем свалиться немощной грудой у его ног… и ещё много всего в то утро говорил Марсель, уже сидя в машине и только сейчас за прошедшие часы вновь ощущая спокойствие.

***


Возможность навестить Его Величество появилась только утром следующего дня и то только потому, что удерживать пыл «любви всей жизни» Рокэ Алвы у медсестры уже не оставалось никаких сил и терпения. Марсель появился к полудню с сеткой кэнналийских и марикьярских фруктов и хорошим настроением.

Постучав и выждав пару вежливых секунд, он распахнул дверь с радостным «Ро-окэ! Где бы мы ещё встретились! Видишь, как инфаркт способствует сближению старых друзей?».

Несколько бледный, но вполне живой Алва доброжелательно посоветовал Марселю такого же счастья быть временно прикованным к постели, раз он так соскучился.

— А койка будет соседняя? — поинтересовался Марсель, сваливая фрукты на прикроватный столик.

— Ничего не обещаю. Палата одиночная. Могу предложить коврик у двери или соседнюю палату.

Марсель заверил, что непременно подумает над щедрым предложением, и придвинул себе второй стул. На первом сидел Ричард и, по-видимому, молча не одобрял тему для шуток.

— Ну и как себя чувствует Его Величество?

Алва устало воззрился на виконта, насколько позволял угол обзора. Врач запретил ему пока даже садиться, поэтому, весь облепленный проводами с электродами и катетером от автоматической капельницы, он сейчас и голову-то мог поднять лишь слегка.

— Скверно, — наконец выразился Алва и прикрыл глаза. Сейчас он как никогда выглядел на свой возраст, и это могло бы быть печально, если бы совсем недавно они все и вовсе не боялись бы больше не увидеть его в мире живых.

— Ну что ж, это временно. Я говорил с врачом, он полагает, что уже через две недели тебя можно будет отпустить домой. Под присмотром, конечно.

— Я присмотрю, — серьёзно кивнул Ричард.

— Чудесно, — безрадостно подытожил Алва то ли первое, то ли второе.

Марсель помедлил, раздумывая, насколько разумно будет беседовать об этом при Ричарде, но всё же рискнул.

— Тебе уже, кстати, звонил Лионель с обещанием дать тебе по шее, как только ты выпишешься?

— Это мне уже пообещал Эмиль. И Рамон. Лионель был несколько сдержаннее. Собираешься присоединиться к очереди?

— Ну, это как-то вульгарно и, по-видимому, уже неоригинально.

— Можешь написать об этом сонет.

— Обязательно напишу. Об одном короле, который так долго игнорировал симптомы ишемической болезни сердца, что довёл себя до инфаркта. Рокэ, в самом деле, если ты решил себя убить, для этого существуют более быстрые способы!

— Я ведь уже говорил, что не собираюсь в ближайшее время умирать.

— А я тебе по-прежнему не верю.

Марсель чувствовал, что начинает закипать. Совсем как раньше, когда вглядывался в синие глаза и с испугом не находил там никакого желания жить. Только сейчас уже всё было иначе, но почему-то всё ещё было страшно. Рокэ, кажется, понял и замолчал. Ричард, уставший от непонятных намёков из той части жизни Алвы, которую он не застал, выдал:

— Это моя вина. Я видел, что что-то не так, но… не уследил. Прости.

— Это не твоя вина, — раздражённо отозвался Алва, скашивая глаза на Ричарда. — Я сам не хотел обращать на это внимание.

— Ну и дурак! — в сердцах бросил Марсель. — Конечно, не хотел. Мы же лучше гордо будем ходить с ножом в спине, истекая кровью, словно ничего не происходит, и упадём замертво, чем признаем, что что-то не так и нам нужна помощь. Ты не меняешься.

Алва опасно сощурился.

— Ричард, посмотри, пожалуйста, в сетку с фруктами виконта Валме. Там есть папайя?

Ричард моргнул от неожиданности, но всё же полез проверять, пытаясь вспомнить, как вообще выглядит эта папайя.

— По-моему, нет.

— По-моему? — с вежливым нажимом переспросил Рокэ.

— Точно. Точно нет папайи.

— Плохо. Я очень хочу папайи. Сделай милость, сходи за ней.

Ричард, который, видимо, был рад услышать, что Рокэ вообще чего-то хочет, тут же вскочил и, пообещав вернуться в рекордные сроки, пулей вылетел из палаты. Марсель, проводив его заинтересованным взглядом, дождался, пока захлопнется дверь, и посмотрел на Алву ещё более заинтересованно.

— Тебе не кажется, что это было слишком толсто? Он действительно поверил в твою внезапно проснувшуюся любовь к папайе или это было какое-то инсайдерское кодовое слово?

— Ричард — неглупый мальчик…

Марсель посмотрел с некоторым сомнением.

— … но сейчас слишком на эмоциях, — спокойно продолжил Рокэ и без всякого перехода добавил. — Как только я смогу самостоятельно подняться с кровати, я дам тебе в глаз. Я не шучу.

Марсель улыбнулся.

— Договорились. В таком случае я обещаю вернуть тебе эту любезность.

— Справедливо. Но у тебя ни шанса.

— Может быть. Хотя ты будешь ослаблен после операции — это, по крайней мере, даст мне фору.

— Даже не надейся.

— Это всё, что ты хотел обсудить, прогнав бедного Ричарда в странствие за папайей, или есть что-то ещё?

— Есть, — Рокэ зашевелился, вызвав в Марселе недобрые подозрения… которые подкрепились, когда Алва невозмутимо выдрал из вены катетер.

Он уже потянулся и к электроду, но Марсель успел перехватить его руку. Подавляя желание крепко выругаться, он ограничился только следующим:

— Позволь осведомиться, ты какого Леворукого, мать его, творишь?!

— Мне нужно в туалет, а без помощи я не дойду. Так что ты мне поможешь, — с каменным лицом пояснил Рокэ, пытаясь сбросить чужую хватку.

— Рокэ… — едва сдерживался Марсель. — Ты порой заставляешь меня сомневаться в твоей адекватности. Тебе же врач ясно сказал: не вставать.

Марсель уже совсем не нежно удерживал запястья короля Талига. Пока, с учётом текущего состояния Алвы, Марселю это вполне удавалось.

— Это всё, конечно, прекрасно. Но как, по-твоему, мне справляться с подобными… нюансами?

— Ну, даже не знаю. Посредством судна, возможно, и вызова твоей личной, замечу, медсестры?

— Я не позволю эреа видеть меня в таком состоянии.

— Думаю, местных эреа ты этим не шокируешь. Но раз это проблема, почему ты не сказал раньше? Мы пригласим медбрата. Тут весь больничный персонал радостно готов скакать и прыгать вокруг твоей персоны.

— Прекрати уже держать меня, Марсель.

— Всенепременно. Как только ты прекратишь попытки отодрать от себя электроды и вызовешь медсестру. Или медбрата. Кошки с ними!.. кого захочешь.

— Нет уж, премного благодарен. Я пока в состоянии дойти до туалета.

— Нет, ты как раз пока в несостоянии, Рокэ. В чём проблема?

Рокэ вздохнул и прекратил выдергивать руки.

— Я не позволю незнакомым людям выносить за мной утки.

— Рокэ… У меня слов нет.

— И не надо. Пока мы тут выясняем отношения, время идёт.

— Время терпит. Рядом с больницей нет продуктовых магазинов, где можно купить папайю.

— Ты его недооцениваешь.

Марсель замолчал, вставляя катетер обратно и обдумывая внезапно свалившееся затруднение. Впрочем, когда с Рокэ Алвой что-то было просто?

— Хорошо, — он хлопнул себя по коленям и, пошарив под кроватью, безошибочно выудил оттуда судно.

Рокэ пару секунд поизучал предмет в его руках и ответил коротко и категорично:

— Нет.

— Рокэ, что ты можешь показать мне такого нового?

— Это вызов?

— Нет, это убийство моего терпения и нервов! Не спорь, я не дам тебе подняться с кровати, можешь хоть сорок фингалов мне наставить. И мне абсолютно всё равно, как ты будешь выглядеть, я отвернусь. Это где-то выше моего понимания: как ты вообще умудряешься ещё чего-то стесняться после войны, тюрьмы и оргии с «пантерками».

Дальнейший спор уже напоминал топтание на одном месте, а все аргументы начинали сводиться к односложным «а я сказал нет!» и «а я сказал да!». Однако на стороне Марселя были совесть, правда, убегающее время и, наконец, утка, а на стороне Рокэ — только нежданно проснувшееся упрямство.

— Рокэ. Я уже устал держать утку, а ты, уверен, терпеть.

Рокэ помолчал пару секунд и наконец дал добро.

— Ты что ещё и раздевать меня собрался?

— Создатель, пожалуйста, лежи! У тебя из руки торчит катетер.

— У меня вообще-то есть ещё вторая рука.

— Рокэ!..

— Марсель?

На некоторое время воцарилась сравнительная тишина. Марсель, как и обещал, тактично изучал слабо просматривающийся за жалюзи вид за окном. Задумавшись, он чему-то разулыбался, а затем не менее загадочно усмехнулся. Теперь тишина действительно стала полной.

— Ты нашёл что-то смешным? — интонации Алвы ничего хорошего не предвещали.
Марсель, только сейчас осознав двоякость положения, поспешил реабилитироваться.

— Нет, я просто сейчас представил, что первым делом может подумать Ричард, неожиданно вернувшись, если увидит тебя со спущенными штанами, а меня с твоим членом в руке.

Рокэ помолчал и неожиданно по-мальчишески прыснул.

— Полагаю, он разглядит судно. Но тебя со мной наедине он больше никогда не оставит. Впрочем, я тоже не понимаю, зачем тебе так тщательно помогать мне, Марсель. Мне кажется, я бы справился и самостоятельно.

— Врач не рекомендовал тебе никаких физических нагрузок.

— Я сильно сомневаюсь, что член можно считать физической нагрузкой, что наводит меня на подозрение о какой-то странной форме симпатии с твоей стороны.

— Да ты, наверное, шутишь! Кто не мечтает подержать короля за член? Ты ведь помнишь, что раньше одно прикосновение монаршей особы могло исцелить от всех болезней? Я, считай, обеспечиваю себе здоровье на годы вперед.

— Сделаем вид, что я тебе поверил.

***


Марсель вернулся из больничной уборной как раз тогда, когда медсестра вышла из палаты, забрав с собой судно и убрав капельницу.

Несмотря на пережитое унижение, Рокэ выглядел заметно пободрее и подобрее, поэтому Марсель, вооружившись ножом и заняв себя чисткой яблок, решился на аккуратный разговор об утках и медсёстрах. В целом ему не впервой было убеждать людей, пусть даже это могло занять несколько часов, дней, месяцев… Но в случае Рокэ нескольких дней у них не было, и в случае Рокэ тот мог ухитриться найти такие аргументы и выстроить себе такую защиту, что разбить её представлялось возможным, только пустив ему пулю в лоб. Один гальтарский суд чего стоил. Из плюсов — Марсель знал его уже очень давно, из минусов — это, к несчастью, работало в обе стороны.

— Хорошо. А если не медсестра, что насчёт Ричарда?

Рокэ едва заметно покачал головой. Марсель вскинул брови.

— Просто праздный интерес. Когда ты станешь старым и немощным, ты на луну его отошлёшь, лишь бы он этого не увидел?

— Может, и на луну. А может, ограничусь его имением. Там вроде всё восстановили, нужно как-нибудь съездить.

Марсель чувствовал, что ступает по тонкому льду, но, не поднимая головы, продолжил:

— Ты ведь понимаешь, что сам держишь его на положении хрустальной феи из эфира? Я более чем уверен, что он может справиться с одной частью своих и твоих проблем, и научиться справляться с другой. Но ты же сам этого не хочешь.

— Не хочу.

Марсель сделал вид, что сосредоточился на чистке яблок.

— Скажи, ты позволишь… кто там у тебя сейчас… своей любовнице выносить за тобой утки?

— Нет, конечно. Но ты же сам сказал — «любовнице». Будь у меня жена — отведи Создатель! — может, и позволил бы.

Рокэ насмешливо выгнул бровь.

— Ты где-то углядел у меня обручальный браслет?

— Нет, это пока запрещено законом. Который ты, к слову, можешь и изменить. Но вы живёте вместе уже несколько лет, кроме него, я так понимаю, у тебя больше никого нет. Как по мне, очень даже женитьба, пусть и не по бумагам.

— Мне не хочется рушить…

— Образ?

— Я хотел сказать — лёгкость. Если Дик начнёт за мной ухаживать, как за стариком, он первым мне разонравится.

— Ты этого не знаешь.

Рокэ скосил глаза.

— Куда ты там столько яблок начистил? Чтобы я просил судно каждый час?

— А, так ты всё-таки согласен!

— Конечно, у меня нет выбора. Пока снова не начну ходить.

Марсель едва смог скрыть умиленную улыбку, прежде чем Рокэ закончил:

— Но тогда я постараюсь не есть и не пить.

— Ну Рокэ!

Алва издевательски рассмеялся.

— Не делай вид, что волнуешься обо мне. Мне Дик уже всё рассказал.

— Что это он тебе рассказал?

— То, что ты не очень-то и торопился ко мне. А ведь тебе он позвонил сразу после «скорой».

Марсель возмущённо всплеснул руками.

— Ложь и провокация! Да я, между прочим, летел к тебе из Зегины, даже не успел выписаться из отеля, в чём был, в том и побежал ловить такси и звонить в аэропорт.

— Из Зегины, говоришь? Что же ты там делал, позволь спросить? — Рокэ, очевидно, наслаждался реакцией и про Зегину явно слышал не в первый раз.

— Конечно, приносил пользу родине, что же ещё.

Здесь глаза Марселя лукаво заблестели.

— Случайно, не с послом Зульфиёй Дильшат ты её приносил?

— Случайно, — чуть тише добавил Марсель. — А может, и не совсем случайно.

— Я так понимаю, в недалёком будущем нам ожидать сближения с Зегиной? — в тон ему ответил Рокэ.

— Пока не могу сказать, насколько оно недалёкое. Но я предпринимаю активные действия в сторону этого, кхм, сближения.

— Чудно. И какова же Зульфия без покровов?

— Неужели ты всерьёз думаешь, что я тебе расскажу? Это такая женщина, Рокэ. Как я могу опорочить её сплетнями?

Алва бросил полный скептицизма взгляд.

— Даже не знаю. Как всегда?

Марсель, которому явно было что рассказать, видимо, только этого и ждал.

— Ладно, раз тебе так не терпится, значит, история. Одним тихим осенним вечером я пил вино и наслаждался красотой золотисто-багряных листьев за моим окном.

Алва зевнул. Марселя, впрочем, это нимало не смутило.

— … казалось бы, ничего не предвещало грядущих вечерних событий, как вдруг раздался звонок с неизвестного номера!..

***


Когда Ричард вернулся с пятью килограммами папайи, он застал Рокэ и виконта Валме в самом разгаре какого-то спора, который почему-то включал в себя неизвестные женские имена и какие-то запредельные цифры.

— А я тебе говорю, это не считается!

— И почему же вдруг это не считается? — раздражённо переспросил Рокэ.

— Да потому что ты даже не помнишь её имени, я вообще не уверен, что вы разговаривали.

— Тем не менее мы засчитали твою любовь юношества на одну ночь, имя которой ты тоже не удосужился запомнить.

— Между прочим, ради этой одной ночи я две недели водил её по лучшим ресторанам Олларии!

— То есть если я в итоге делаю то же самое, но с меньшими усилиями, это теперь не в счёт. Признай, у меня всё равно больше, хотя я уже восемь лет как никого, кроме Дика, в своей спальне не вижу.

Дик смущённо кашлянул. Рокэ и Марсель неловко переглянулись

— Ладно, не буду вам мешать, — после некоторой паузы засобирался Марсель.

— Сегодня прилетает Рамон, мы собираемся небольшой компанией пить за твоё здоровье.

— Прелестно. Теперь вы используете мой инфаркт как повод выпить. Не забудьте принести мне.

— Попридержи коней, Рокэ, у тебя больное сердце! Дождись хотя бы выписки.

— Ты подталкиваешь меня к побегу.

Марсель обернулся уже на выходе и внезапно очень серьёзно произнёс:

— Выздоравливай лучше. И Рокэ, начни уже следить за своим здоровьем.

Алва некоторое время смотрел ему в глаза и, насколько позволяло положение, пожал плечами.

— Постараюсь.

Уже закрывая за собой дверь, Марсель услышал что-то среднее между стоном удивления и возмущения. Похоже, Рокэ разглядел-таки пять килограммов папайи.

@темы: Ричард, Марсель, алвадик, ОЭ, Рокэ, Лионель, модерн-АУ

---

Последний ужин

Идея зародилась, когда я в первый раз услышала об этом эпизоде, но ещё не знала, как всё произошло в деталях. Поскольку канонная версия так и не смогла мне понравиться, предлагаю свой вариант развития событий.
Примечание: история является частью всё того же модерн-АУ

Канон: "Отблески Этерны"
Название: Последний ужин
Автор:  Kirche Kath.
Бета:  little-ice
Персонажи:

спойлер

Марсель Валме,

спойлер

Фердинанд Оллар
Рейтинг: PG-13
Направление: джен
Жанр: модерн-АУ, драма
Предупреждение:

спойлер

смерть основного персонажа
Размер: мини
Статус: закончен
Дисклеймер: тот же
Описание: Ночь — время незваных гостей. Последний вечер в Багерлее.

Неприглядная темная машина подъехала к безрадостным бетонным стенам, увитым колючей проволокой. Мотор мягко заглушили, погасили фары, оставив и без того ничем не освещенный клочок пространства в непроглядной черноте.

Переднюю дверь распахнули, и первым из машины показался объемный широкий зонт, а за ним, судя по чавкающему звуку тронутой свежей грязи, появился и человек.

Человек тихо выругался, отряхивая ноги в низких ботинках, и, почти ловко выудив нечто тяжелое с переднего сидения, захлопнул дверь и не спеша побрел в направлении КПП Первого СИЗО. СИЗО, впрочем, никто в народе это строение называть не привык. Несколько раз разрушенная, перепроектированная и перестроенная, это была старая, по-современному нелепая, но всё та же грозная Багерлее, или «тюрьма для богачей».

После того, как на въезде человек выудил из кармана бесформенного непромокаемого плаща что-то и показал охраннику, его пропустили без сопровождения. То же повторилось и на всех последующих пунктах охраны. Человека пропускали, ни о чем не спрашивая, и он уверенно продвигался дальше и выше по этажам, очевидно, хорошо зная, куда идет.

Поднявшись на лифте, он вышел в длинный белый коридор, залитый электрическим светом. Последний этаж Багерлее больше всего походил на интерьер комфортабельного отеля с той лишь разницей, что у некоторых дверей дежурил наряд охранников, которых, впрочем, легко было принять и за телохранителей. От лифта налево за незнакомцем потянулась цепочка грязных луж.

Два охранника встретили человека равнодушным взглядом и посторонились, мгновенно узнав его в лицо. У двери тот неожиданно остановился, бросив что-то охранникам вполголоса, перехватил свою ношу поудобнее и деликатно постучал.

— Мне ничего не нужно, благодарю! — раздражённый мужской голос за дверью ответил незамедлительно.

Человек в плаще замер на несколько долгих секунд, а затем, медленно нажав на ручку двери, вошёл в помещение.

Фердинанд, а за дверью был именно он, испуганно дёрнулся, расслышав тихий скрип и щёлкнувшую щеколду. В комнату, как сырой прохладный сквозняк, зашёл человек.

Опальный король воззрился на визитёра округлившимися глазами и, наконец, изумленно выдохнул:

— Виконт?..

— Добрый вечер, Ваше Величество, — Марсель Валме по-светски поклонился и решительно сдернул с себя блестящий от воды плащ. — Рад застать вас бодрствующим. Отвратительная погодка, не правда ли?

— Не имею возможности удостовериться, — побелевшими губами прошелестел Фердинанд, оторопело наблюдая, как незваный гость по-хозяйски отряхивал мокрый плащ, снимал обувь и как без разрешения прошёл босыми ногами по дорогому варастийскому ковру.

Король не глядя перелистнул бумаги, за которыми сидел у письменного стола, не сводя пристального взгляда с гостя. Валме, будто ничуть и не смущаясь, повесил плащ сушиться на спинку стула, распахнул зонт, обдав сидевшего поодаль Фердинанда свежими каплями, взял стул, и, усевшись поближе к камину, вытянул ноги и руки к теплому пламени.

— Вы уж простите, что так фамильярно, — Марсель виновато посмотрел на короля из-за плеча. — Как увидел ваш камин, забыл обо всём. Признаться, не ожидал таких роскошных условий от Багерлее. Но я рад, что вам тут ни в чем отказа не было.

Фердинанд слабо пожал плечами.

— Ну что вы, располагайтесь. Условия и впрямь хорошие, за исключением отсутствия этернета и возможности выходить на улицу.

Валме вскинул брови.

— У вас нет этернета? Что ж, логично, у всего есть свои недостатки.

Он отвернулся к камину и замолчал так же внезапно, как и всё, что он делал до этого. В голове у Фердинанда теснились вопросы, но он предпочитал наблюдать, а не спрашивать.
Однако время шло, а Валме как будто забыл, зачем пришёл. Он стянул ленту с влажных русых волос и низко наклонил голову к камину. Фердинанд видел только его спину в длинном широкополом пиджаке. Какой-то внутренний страх подсказывал толкнуть эту спину к огню, пока не стало слишком поздно. Король не выдержал первым.

— Вы так промокли, хотя и с зонтом. Долго шли сюда?

— Ветер. Зонт, к сожалению, не слишком помог. Но да, идти было прилично. Я далековато оставил машину.

— А почему?

— Не подрасчитал.

Валме, словно очнувшись, развернулся на стуле и широко улыбнулся.

— Не хотите поужинать, Ваше Величество?

Фердинанд покосился на большую корзину для пикника, которую Валме оставил у входа, и, помедлив, кивнул.

— Поздновато для ужина, но не откажусь. И я уже не Величество, виконт.

— Многие считают иначе, и я склонен с ними согласиться. Вы настоящий король Талига. То, что Альдо уселся на ваше место, ещё не сделало его королём.

Марсель расчистил обеденный стол и перенес его поближе к камину. Фердинанд молча взял себе стул.

— Сколько людей, столько и мнений.

— И ваше отличается? — в голосе Валме промелькнул искренний интерес. Король задумался, пока Марсель расставлял столовые приборы.

— Посмотрим, что есть в вашей корзине, — Фердинанд улыбнулся. — Может быть, если сможете меня напоить, я вам расскажу.

Марсель усмехнулся и нагнулся к корзине.

— «Слёзы» или «Кровь»?

— Не знаю. А вы как думаете, что прольётся сегодня?

Тишина, последовавшая за вопросом, была короткой и совсем не естественной. Марсель выпрямился. Фердинанд взглянул на бутылку в его руках и побледнел. Усилием воли он перевел взгляд на Валме. Тот не улыбался, и только сейчас Фердинанд заметил холод в его глазах.

— Значит, кровь?

— Боюсь, что так, Ваше Величество.

В ушах как будто застряла вата. Фердинанд слышал и не слышал, как льётся изысканное кэнналийское в бокал, и что говорит Валме, ставя вино рядом с его правой рукой.

— Там яд, я ведь прав? — король с неясными чувствами смотрел на бокал. Он понимал, что все равно выпьет, но ему хотелось знать.

Марсель вздохнул. В его руке непонятно откуда взялся нож, и он взялся нарезать хлеб.

— Вы знаете, никогда не понимал этой моды: бежать к гадалке узнавать свою судьбу. Как там… Где суженую повстречаешь, где и что потеряешь, где счастье возьмёшь, где могилу найдёшь... — Фердинанд зачарованно наблюдал за тем, как ловко нож нарезал сыр тонкими полупрозрачными ломтиками. — Как по мне, прелесть жизни состоит в неведении. Кто знает, какой мы встретим конец, да и можно ли сказать наверняка? Жизнь любит преподносить сюрпризы…. Пейте, Ваше Величество, не бойтесь. Можете мне не верить, но я бы никогда не посмел испортить Вам ужин.

Фердинанд вздрогнул. Он снова взглянул на бокал — вино ловило отблески языков пламени и в этот момент и правда напоминало кипящую кровь. В конце концов, было ли ему что терять? Фердинанд уверенной рукой схватил бокал и залпом осушил его. Вкуса он не почувствовал, на языке остался только терпко-пряный след. Фердинанд прислушивался к себе, но никаких первых признаков отравления не ощутил. Это, конечно, не значило ничего — яд мог быть и медленнодействующим. Но почему-то он верил Валме. Что же тогда? Нож? Пистолет? Веревка?

Голова у Фердинанда закружилась, и он тяжело откинулся на спинку стула, пока Валме отточенным жестом сомелье заново наполнял бокал.

— Как вам «Дурная Кровь»? Привезли по моему личному заказу из виноградников Алвасете.

— Алвасете, конечно, — Фердинанд устало прикрыл глаза и забрал у виконта протянутый бокал. — Благодарю, недурно.

Валме закончил с нарезкой закусок и фруктов и налил и себе. Из той же бутылки. «Всё-таки не яд», — с облегчением подумал Фердинанд.

— За вас, Ваше Величество! — Марсель отсалютовал бокалом и сделал первый глоток. А Фердинанд вспомнил с какой-то отстранённостью, что не чокаясь пьют только за покойников.

Он пил вино как воду и мало-помалу ощущал прилив давно позабытого в тюрьме чувства спокойствия. Рядом горел электрический камин, в бокале плескалось хорошее вино, стол ломился угощениями. На сидевшего напротив Марселя Фердинанд предпочитал лишний раз не глядеть.

Потянувшись за оливкой, он не без удивления отметил, что большую часть закусок в обычном супермаркете было не купить. Домашние грибы, дриксенские колбасы, валмонские сыры, марикьярские экзотические фрукты, бергерский черный шоколад. Валме подтвердил его догадки.

— Рад, что вы заметили. Угощайтесь! Грибочки, кстати, из подвалов моего папеньки. Старинные технологии, передаются, так сказать, из поколения в поколения. А вот, видите, шоколад? Вы удивитесь, но фабрика закрылась буквально месяц назад. А я его достал! Ну а как вы хотели, страна в разрухе, производство тоже в упадке, хотя, надеюсь, вы и так догадываетесь. Всё, что на столе сейчас, даже в Олларии днём с огнём не сыщешь. Так что наслаждайтесь, для вас всё самое эксклюзивное.

Марсель увлеченно накладывал Фердинанду на тарелку всё, что попадалось под руку, будь то грибы, оливки или шоколад, не забывая и сам отправлять в рот то кусок сыра, то красной рыбы. Король медленно откусил шоколада и почувствовал, как он камнем спускается по пищеводу. Есть расхотелось.

— Валме. Вы вините меня в том, что я привел страну в запустение, — Фердинанд, преодолев какой-то невидимый барьер, посмотрел своему собеседнику в лицо. У Валме горели щёки, наверное, от вина. Он тоже поднял глаза.

— Виню? Что вы. Что бы вы могли сделать из тюрьмы?

— Алва смог бы.

— Алва не на вашем месте, Ваше Величество.

— Пока что?

Марсель зачем-то взялся перекладывать многочисленные вилки. Не дождавшись ответа, Фердинанд решился продолжить мысль.

— Вы спрашивали о моем мнении, а я обещал вам рассказать, если напьюсь. Кажется, — Фердинанд улыбнулся, — как раз время.

— Вы мало закусываете, Ваше Величество.

— Тем лучше. Я хотел сказать… Я ждал вас, Марсель. Не вас, может быть. Но я догадывался, что рано или поздно кто-то придет за тем же, за чем пришли вы. Я мешаю Рокэ, и вы хотите устранить меня для него.

— Вы мешаете не Рокэ, Ваше Величество, — Марсель отставил бокал и жёстко взглянул в упор. — Вы мешаете Талигу.

Фердинанд отвел глаза. Он пил молча, не притрагиваясь ни к чему, кроме вина. Его взгляд рассеянно гулял по очертаниям ставшей родной за столько месяцев комнаты. Валме не нарушал тишину, и, если постараться, можно было забыть о его существовании и представить, что этот вечер привычный, один из сотни других. Но не получалось. Как будто заряженная молнией грозовая туча нависла по ту сторону стола.

— А знаете, я помню, как вы первый раз появились во дворце. На службе у… Рокслея, кажется?

Марсель молча кивнул.

— Вы тогда были, кажется, пьяны или просто очень нахальны в молодости? Помню ваши похабные анекдоты, а ещё как вы предложили мне сыграть в покер прямо в тронном зале.

— О, — Марсель усмехнулся. — Было времечко. Сейчас такого уже не провернёшь. С Альдо Белоштаннным за один стол я в покер играть не сяду.

— Вы ведь не были убийцей, Марсель.

Валме коротко рассмеялся.

— Мне кажется, папенька тоже не ожидал, что из меня выйдет что-то путное.

***

Ночь тянулась, а вино все не заканчивалось. Фердинанд клевал носом и с трудом поддерживал на весу тяжёлую голову. Валме развалился на стуле и, болтая ногой, увлечённо рассказывал об Урготе, Фельпе и почему-то птицерыбодевах.

В бутылке оставалось на дне, и Фердинанд, расплескивая дорогое вино, разлил остатки по бокалам.

— За Его Величество Рокэ Алву, Короля Талига!! — бокал взметнулся ввысь.
Марсель горько улыбнулся и тут же бодро поднялся со стула:

— За Рокэ! До дна!

Они звонко чокнулись бокалами. Фердинанд в три глотка выпил всё до капли и грузно оперся о стол, тяжело дыша. Марсель аккуратно отставил бокал и тоже остался стоять. Живые глаза внимательно наблюдали.

Фердинанд неожиданно направился к окну, и Валме тенью последовал за ним.

— Где там ваши грибочки, Валме? Что, правда, вкусные?

— На столе, Ваше Величество. Вернёмся?

— Не надо. Душно… — Фердинанд открыл окно и с наслаждением шумно втянул носом воздух.

В комнату потянуло холодом. Дождь уже прекратился, ночь выдалась на редкость ясная. На чёрно-синем небе светила почти полная луна. Фердинанд оперся о подоконник и схватился рукой за решетку. Валме недвижно стоял чуть поодаль. Их разделял только письменный стол.

— Так и приходит новое время… — пробормотал Фердинанд. Он обернулся и посмотрел прямо на Марселя. — Валме, я знаю, что никудышным был королем, и от меня не жалко избавиться. Всем занимались Дорак, Савиньяки, Валмоны, Ноймаринены, — Фердинанд утёр слезившиеся глаза, и Марселю захотелось отвернуться. Но он остался смотреть. — Я понимаю, но я хочу, чтобы ты знал и чтобы он знал. Все, что я делал или не делал, все было на благо Талига. И я не против, я… я полностью поддерживаю Рокэ, слышите? Долгих лет ему правления, и пусть он проживёт счастливее меня.

Валме некоторое время молчал, прежде чем ответить:

— Вы ведь умный человек, Ваше Величество. Не думайте, что я этого не понимаю, что он этого не понимает. Вы знали, кому доверить править страной, и Вы имели мудрость — не мешать. Это немногим дано. Альдо Ракан, например, пытается сделать ровно наоборот. Вы хорошо знали свою роль и отыграли ее с честью. Мне правда жаль, что приходится убирать Вас с доски. Но вы правы — времена изменились, и не мешать, к сожалению, теперь недостаточно.

Фердинанд вздохнул.

— Вы передадите?

— Да.

Король как-то враз обмяк, его лихорадочность ушла без следа.

— А всё-таки жаль, что сейчас. Там такая луна, — он отвернулся к окну, — так хотелось бы…

Грянул выстрел. Пустые бокалы задребезжали. Фердинанд нелепо качнулся и завалился на бок.

Марсель на несколько секунд замер, а затем спокойно убрал пистолет обратно, скрыв его за полами широкого пиджака. Стараясь не вступить в растекавшуюся по ковру лужу, он нагнулся к лицу Фердинанда и приставил пальцы к сонной артерии.

— Вот и всё, Ваше Величество, — очень тихо пробормотал Марсель, и, повинуясь глупому суеверному порыву, закрыл мёртвому королю глаза.

@темы: Марсель, Фердинанд, ОЭ, модерн-АУ

---

Алвамонский шашлык

И вдогонку к вину Эпизод о том, как Робер Эпинэ чуть не потерялся в кустах, Марсель Валме чуть не сгорел на солнце, а Рокэ Алва в очередной раз сделал всё идеально.

Канон: "Отблески Этерны"
Название: Алвамонский шашлык
Автор:  Kirche Kath.
Бета:  little-ice
Персонажи: Робер Эпинэ, Рокэ Алва, Марсель Валме
Рейтинг: G
Направление: джен
Жанр: модерн-АУ, юмор
Размер: драббл
Статус: закончен
Дисклеймер: тот же
Примечание автора: укур по мотивам ролевых, где короли да рыцари с мангалом на природе — явление самое, что ни на есть, естественное х)
— Так. Давай ещё раз. Ты на центральной дороге парка?

— На центральной.

— Превосходно. Тогда поворачивайся спиной к зданию администрации и иди прямо, никуда не сворачивая.

— Валме. Тут нет здания администрации. Позади меня только кусты.

— Как, и спереди тоже?

— Валме, кусты везде. Это ызаргов парк!

— Робер, милейший, если ты стоишь в кустах, рискну предположить, что это не центральная дорога парка.

Спустя двадцать минут подробных телефонных инструкций Робер всё-таки появился из нужных кустов, где его ждали… друзья? Марсель приветственно замахал рукой. Рокэ, стоявший поодаль, повернул голову.

— Герцог, рад, что вы пришли. Забирайте у виконта Валме кэнналийское и располагайтесь.

Марсель, полулежавший на покрывале и чинно прихлебывавший вино из хрустального бокала, благосклонно подвинулся. Рокэ отвернулся к… мангалу.

— Вы что, делаете шашлык?..

— А у вас аллергия? — поинтересовался Валме.

— В городском парке?!

— Вы видите предупреждающие знаки? — лениво отозвался Алва. — Я тоже не вижу. Ну и расслабьтесь.

— Совершенно верно! — Марсель всё же отставил бокал и, кряхтя, поднялся.

— Робер, дайте же я вас обниму. Сколько лет не виделись!

— Полтора, — заметил Рокэ.

Робер обнял Марселя в ответ. Что-то в этой жизни не менялось.

— Ну что ж, раз я встал, давайте-ка перетащим лежак в тень. Загар — это, конечно, хорошо, но вино в моем бокале уже начинает кипеть и булькать.
Лежак перетащили. Как по волшебству, на свет появился второй бокал, в который задорно полилась «Чёрная Кровь». Робер с изумлением оглядывал всё это пиршество, и у него невольно напрашивался вопрос.

— Вы как всё это сюда притащили?

— Ну, — Марсель вытянул ноги, прислонившись к широкому стволу тополя, — это было несколько спонтанное решение. Мы с Его Величеством ехали с саммита и тут узнали, что вы приезжаете в Олларию. Я уже заказывал ресторан и лучших олларианских куртизанок, как вдруг мы вспомнили, что вы как-то больше любитель природы и вообще решили остепениться. Рокэ здраво оценил количество пробок, и мы поехали в парк.

— Очень в вашем духе. Но это не совсем ответ на мой вопрос.

— Месье виконт предпочитает отдыхать с комфортом, — вместо Марселя откликнулся Алва. — У нас в машине там ещё одеяла, палатки, фарфоровая посуда, два ящика вина…

— И гитара! Я всё ещё настоятельно прошу тебя сыграть.

— …и всё это он купил два часа назад.

— Это было что-то! Рокэ мариновал мясо прямо в машине! Одной рукой.

— А что было со второй?

— Второй он вёл машину, разумеется.

Не сказать, чтобы Робер был сильно удивлен.

— И вы, конечно, не пришли ему на помощь?

— Грех было прерывать такое представление! Я любовался. Ну и подсказывал, куда рулить. Кстати о представлениях, Рокэ, как там шашлык?

Алва всё ещё колдовал над мангалом, полностью игнорируя жар от солнца и костра.

— Подойди и посмотри, если тебе любопытно.

Валме тоскливо посмотрел на свои ноги, словно сомневаясь, будут ли они его держать.

— А ты, смотрю, знаешь, как удержать меня на расстоянии.

— Если бы знал, я бы не стоял и не жарил тут мясо.

Валме усмехнулся и предложил Роберу ещё вина.

— Рокэ Алва готовит самый лучший в мире шашлык, — доверительно сообщил виконт.

— Рекомендую.

— Ты же никогда его не пробовал, — Алва плеснул воды, и с мангала послышалось шипение.

— Я верю, что некоторые вещи в этом мире неизменны, — Марсель вдохновенно поднял бокал. — За Его Величество Рокэ Алву! Лучшего во всём!

Алва неожиданно появился рядом с дымящейся кастрюлей готового шашлыка.

— И за ваш приезд, герцог Эпинэ. Марсель, налей мне вина, не сиди без дела.

— Всё, что будет угодно для Талига и моего короля.

Новый бокал был наполнен. Рокэ Алва занял почётное место на покрывале. Марсель вспомнил старый бакранский тост и торжественно его провозгласил.

— С возвращением в Олларию, герцог.

Все чокнулись бокалами, и Робер наконец почувствовал себя дома.

@темы: Марсель, ОЭ, Рокэ, модерн-АУ, алвамон, Робер

---

Алвамонское вино х)

Про АУ

Не знаю уж, как так вышло, но сюжеты по ОЭ у меня продумываются только в одной модерн-АУ с сохранением Талига как монархического государства, всяких маркизов да виконтов, но в то же время с машинами, чатами, Этернетами и прочим (Этернет был безжалостно скоммунизжен у Лейтенанта Чижика tichiy-omut.diary.ru/p168696766.htm) Мистики нет, но революции, перевороты и другой пи*** в иной форме имел место быть. АУ раскуривается автором постепенно и пробуется на зуб в виде зарисовок.

Канон: "Отблески Этерны"
Название: Алвамонское вино
Автор:  Kirche Kath.
Бета:  little-ice
Персонажи: Рокэ Алва, Марсель Валме
Рейтинг: G
Направление: джен (если не приглядываться)
Жанр: модерн-АУ, флафф, юмор
Размер: драббл
Статус: закончен
Дисклеймер: все права принадлежат Камше
Описание: "И может, на крови вырастет тот дом"(с)
В самые тяжелые времена очень хочется верить во что-то простое и светлое в конце.

— А прикольно будет, если когда всё закончится, мы станем жить вместе?

Алва, в этот момент комплектовавший в «Моро» мини-склад боеприпасов, остановился и непонимающе приподнял бровь.

— Ну представь! Война закончилась, нам уже за пятьдесят, ты уже поседевший, но, конечно, всё такой же божественно привлекательный, я старый ловелас и алкоголик, но по-прежнему обаятельный.

— Мило. Только с какой радости нам жить вместе? Это будет тюрьма или дом престарелых?

— Вообще-то я вижу симпатичный коттедж у моря. Внешне весь такой величественный, как ты любишь. А внутри уютный, с морисскими коврами и мягкими креслами, как я люблю.

— Ничего не имею против морисских ковров. Если рядом есть винный погреб.

— Бери выше, Рокэ. У нас свои виноградники.

— Это всё ещё коттедж у моря или демо-версия Валмона?

— Валмоны знают толк в хороших домах.

— Не рискну спорить. Ну и что мы делаем в этом коттедже у моря?

— Много чего! По вечерам я сочиняю романсы, а ты играешь их на гитаре.

— А может, наоборот? Я не люблю играть по заявкам.

— Ну, хорошо. Тогда я играю на мандолине, а ты в культурном ужасе сбегаешь на террасу…

— …ведь бежать-то больше и некуда.

— Потом я, устав терзать мандолину, выхожу на террасу следом…

— Я даже не удивлен.

— В руках у меня плед и грушевый компот.

— Валме, зачем нам компот, если у нас есть виноградники?

— Я знал, что ты это скажешь! Из пледа я достаю бутылку нашего алвамонского вина.
— Кхм-кхм. Какого вина?

— Тебе не нравится? Мне показалось, «валмалва» менее благозвучно.

— И впрямь.

— Как бы ни называлось вино, мы садимся за столик на террасе, дышим морским вечерним воздухом, слушаем «Red Floyd», ты читаешь, я пишу мемуары. Мы, конечно, богаты, а ответственность за Талиг взял кто-нибудь, кто не мы. Делаем всё, что захотим. Идём, куда захотим. Я давно хотел съездить в Алат или Агарию. Что скажешь? Здорово же?

— …

Алва с треском закрывает багажник.

— Здорово.

@темы: ОЭ, модерн-АУ, алвамон, Алва/Валме

---

Итак, в моей локальной вселенной что-то сдвинулось, и было принято неспонтанное решение выйти из леса прекратить писать в стол и выставить свои, с позволения сказать, творения на всеобщее обозрение.
Что тут будет: Отблески Этерны, SNK, соционика как фандом и, быть может, что-то ещё. Особливо выделю ОЭ, нежно и страстно любимые мною с 2012. Недавно автор словил неизвестно какую по счёту оэголичную волну, поэтому ОЭ сейчас будут появляться чаще прочего.
Тем, кто решил зайти, добро пожаловать

@темы: приветствие